Человек в степи
Шрифт:
Если спросить неискушенного товарища, что такое охотник, он ответит: это человек, который убивает куропаток, лисиц, зайцев.
А это неверно. Охотник ничего не убивает. Особенно городской. Он держит дома собаку, ружье, коробки с порохом, холщовые мешочки с дробью, состоит в обществе собаководства, в обществе охотников, имеет в магазине «Динамо» знакомых, которые сообщают, когда будут давать просаленные пыжи. Целый год он бегает по утрам на рынок покупать кости, жена варит из этих костей специальный суп, которым по возвращении с работы охотник лично кормит собаку. Собаку надо кормить обязательно
Так готовится он весь год, а когда откроется сезон, привезет за все время одного лишь растяпу-куличка.
…Возвращение домой — самые мрачные страницы охотничьей жизни. Начинаются они в обратном поезде, где все пассажиры, перемаргиваясь, спрашивают, нет ли продажной дичи. Неприятностей в поезде можно избежать, натолкав травы в ягдташ и внеся его так, будто он набит птицей и оттягивает плечо. Трех-четырех неопытных пассажиров это надует, но, когда будешь идти с вокзала по своей улице, подведет обязательно. Каждый сосед, увидев толстую сумку, будет радостно просить, чтоб ему показали дичь.
А впереди еще возвращение домой, в собственную квартиру… Там, хоть натолкай в сумку травы, хоть не наталкивай, все равно жена отводит глаза в сторону и сообщает, что нормальные люди в воскресенье ходят в кино и хоть немного думают о семье.
И все-таки ездит человек!
И не от плохого ведь ездит!..
Хорош в сентябре в Ростове субботний вечер. Во дворах пьют на воздухе чай, давя в стакане сливы; сидят у ворот на вынесенных стульях, переговариваются через улицу. Облитые из шлангов мостовые сверкают, каждая скамья парка зовет к себе. Можно откинуться на выгнутую спинку и, расправив складки белых летних брюк, положить ногу на ногу. Мимо плывут легкие, точно вздохи, платья, вверху застыла листва, на политых клумбах раскрывается пахучий табак, все и вся приготовилось встречать вечернюю прохладу.
И в этот час одни лишь мы, охотники, сознательно едем маяться в камышах, сутки, скрючась, сидеть на дне кайки, боясь хоть на секунду разогнуть затекшую спину…
Мы лезем в неосвещенный, душный, как консервная банка, вагон, где не откупоривается ни одно окно. Пот сразу начинает заливать глаза, капать с ушей. Наши собаки грызутся, ружья в темноте цепляются за верхние полки, мы ничего не убьем, но мы твердо верим, что это какие-то «они» не убьют, а мы — дело другое!
Действительно, еще ведь не скажешь, кто из нас какой стрелок, поэтому каждый может многозначительно улыбаться, когда говорят о «мазилах», что палят в белый свет, как в копеечку. Пока же есть полная возможность солидно осведомляться у соседа, каким полем ходит его собака, по какой дичи он едет.
Едут на утку, другие — на бекаса, третьи предпочитают вальдшнепа, потому называются «вальдшнепятниками», что напоминает таежное «медвежатник».
На днях прошли дожди, и в вагоне говорят, что вальдшнепа после дождя высыпает, как грибов. У нас на Дону отродясь грибов не бывало, но «вальдшнепа, как грибов» звучит здорово.
— Главное — не горячиться. Взлетел вальдшнеп — спокойно отпусти его метров на двенадцать и бей. Заметь, куда упал, и следи: сейчас второй поднимется. Они парами пасутся. Запросто за одно утро — сумка.
Если б любой — конечно, не здесь, а дома — услыхал, как его сынишка или внук
Но вот все уже влезли, сели, сваливают с плеч свои конские вьюки, движением лопаток и шеи отлепляют приставшие к спине мокрые гимнастерки. Поезд тронулся, собаки под ногами угомонились — значит, время заводить самое лучшее из всей поездки — охотничьи художественные рассказы, по-ростовскому — «балачки». Это без промаха. Дело верное, доступное каждому стрелку.
Поразительно, почему существуют десятки справочников по дичи (хотя ее и в глаза никогда не видишь), по ружью (а ведь его что с собой тащи, что брось дома — толк один) и абсолютно нет справочника по «балачкам», без которых практически не бывает охоты?!
Перестукивает поезд на стыках на выходе со станции, полосы света от далеких фонарей пробегают по окну, освещают потное, точно из ведерка облитое, лицо солидного, усатого, явно рабочего человека. Поскольку уже двинулись, настроение у него приподнятое, все струны его души поют, и из уст его, открывая повестку дня, начинает литься
Балачка № 1
— Повезли мы в Казахстан, на целину, наши ростсельмашевские комбайны. На случай захватили, сами понимаете, двухстволочки…
Урожай огромный, прямо чертячий. Убирали без сна, без роздыху; какая там охота, если и закурить некогда! Через декаду, в полночь, кончили, а назавтра ехать домой. Вот и поохотились… Но решили не сдаваться; пересидеть под скирдой темноту, а чуть забрезжится, походить. Поседали на землю, выпили по маленькой.
А вокруг, товарищи, вроде океан: сотни, считай, на две километров — стерня и стерня от скошенной пшеницы. Красиво, простору уйма, но крепко потягивает ночной холод. «Дай, — думаем, — разведем огня». И только подожгли соломку, слышим в воздухе: «Ш-ш-ш… ш-ш-ш!»
Подняли головы, а то дрофы. Они на пшеницах разъелись и, вроде бабочки на свечу, летят на костер. Каждая, считай, баран на крыльях! Мой напарник по ремонту комбайнов (хлопец молодой, неопытный) из-под мешка дернул свою тулку, курок оттянулся — и тарарах в гору! Только мы ему, напарнику моему, вкатали по шее за растяпство, слышим вой вверху. Знаете, такое звучание, как если самолет пикирует и ветер свистит в фюзеляже. А то дрофа — случайный подранок от этого, что с-под мешка, выстрела, — поясняет сельмашевец; и мы, сидящие в вагоне, многоопытные, враз понимаем, какой это жанр. Фольклор. Фантазия. То есть рассказывай хоть о домовых.
— Подранок-то как хлопнется на край костра, аж перо зашипело. Оттащили, — говорит сельмашевец, — начали сами беглым огнем. Напарник мой инструмент готовит, заряжает нам ружья, а мы садим в гору. Дашь вверх — следом тресь на землю! Опять дашь — опять тресь. Бригадир наш кричит: «Ничего, товарищи! С нами в эшелоне вагон-холодильник, дичь не попортится!»
А у нас уже и патронов нет, хоть, понимаешь, камнем пуляй, но и камня нет, кругом — стерня. А они, дрофы, как назло прут. Казахстан, земли вольные, охотников нету, дрофа дурашливая с жиру, взыгралась. Бригадир орет: «Затаптывай костер к чертовой матери, они на огонь лезут!»