Человек внутри

Грин Грэм

— В конце концов, до того, как ты уйдешь, — сказала она, — зажги свет и посмотри, что ты теряешь. Протяни руку.

Он нехотя повиновался. Он почувствовал, как их пальцы встретились.

— Как символично, — засмеялась она. — Вот кремень и сталь. Теперь зажги свет. Свеча здесь. — И она повела его к столику у кровати.

— Я не хочу, — сказал он.

— Ты боишься? — спросила она с любопытством. — Ты стал таким целомудренным с прошлой ночи. Ты что, влюбился?

— Нет, — ответил он скорее

себе, чем ей.

— А еще хвастался, что знал женщин. Конечно, ты не боишься. Ты, должно быть, привык к нам.

Он повернулся к ней спиной.

— Хорошо, — сказал он. — Я зажгу свет, а затем уйду. Знаю я таких, как ты. Ни за что не оставишь мужика в покое. — Не глядя в ее сторону, он зажег свечу. Она отбросила маленькое желтое пятно на противоположную стену, и в этом сиянии он вдруг с необычайной ясностью увидел лицо Элизабет, искаженное страхом до безобразия, почти отталкивающее. Затем его заслонили два других лица, одно — Джо, чернобородое, с открытым смеющимся ртом, другое — сумасшедшего паренька Ричарда Тимса, красное и сердитое. Потом вновь только желтое сияние.

— Я не могу остаться! — закричал Эндрю. — Она в опасности. — И он повернулся со свечой в руке.

Девушка растянулась на покрывале. Она швырнула на пол ночную сорочку. Она была изящная, длинноногая, с маленькой крепкой грудью. Со скромностью, которая не претендовала на искренность, она прикрыла живот руками и улыбнулась ему.

— Тогда беги, — сказала она.

Он подошел поближе, не отрывая взгляда от ее лица, чтобы не видеть ее тела, и начал извиняться, объяснять, даже умолять.

— Я должен идти, — сказал он. — Кое-кто приходил ночью, чтобы предупредить меня. А девушка… я навлек на нее опасность. Я должен идти к ней. Только что, на этой стене, мне кажется, я увидел, как она кричит.

— Тебе привиделось.

— Но иногда видения говорят правду. Как ты не понимаешь? Я должен идти. Я навлек на нее беду.

— Хорошо. Иди. Я ведь не держу тебя. Но послушай, не все ли равно, если ты останешься здесь только на полчасика. — Она повернулась на бок, и его глаза не могли удержаться, чтобы не проследить за движением ее тела. «Она теперь холодна, — подумал он, — но я бы мог согреть ее».

— Иди, — сказала она. — У тебя не будет другого шанса, но мне все равно. Я чувствую какое-то беспокойство — это все проклятая весна. Я пойду к Генри. Он стар и устал, но я думаю, что он больше мужчина, чем ты. — Она хоть и сказала, что уйдет, но никуда не уходила и не сводила с него слегка насмешливых глаз. Эндрю облизнул пересохшие губы. Ему захотелось пить. Он больше не пытался отвести взгляд от ее тела. Теперь он знал, что не сможет уйти.

— Я остаюсь, — сказал он. Он поставил колено на кровать, но ее руки оттолкнули его.

— Не так, —

сказала она. — Я не проститутка. Разденься.

Он поколебался с минуту и посмотрел на свечу.

— Нет, здесь должно быть немного света, — шептала она с легкой дрожью возбуждения в голосе. — Так, чтобы мы могли видеть друг друга.

Он нехотя повиновался. Он чувствовал, что воздвигает барьер времени между Элизабет и какой-то помощью, которую мог бы ей оказать. Даже теперь он не мог забыть грезу, фантазию, как угодно назови, привидевшуюся в свете свечи; она отступила, когда он почувствовал, как девушка прижалась к нему всем телом.

— Ближе, — сказала она.

Его пальцы сжали ее, впиваясь в плоть. Он зарылся ртом между ее грудями. Он ничего не видел, только слышал, как она тихонько засмеялась.

— Так ты мне больно не сделаешь, — сказала она.

Он открыл глаза и сперва подумал, как странно, что свеча горит серебряным пламенем. Затем он увидел, что свеча погасла, а свет был началом дня. Он сел и посмотрел на свою подругу. Она спала, слегка приоткрыв рот, тяжело дыша. Он с отвращением перевел взгляд с ее тела на свое. Затем осторожно дотронулся до ее плеча, и она открыла глаза.

— Я должен что-нибудь набросить, — сказал он и, повернувшись спиной, спустил ноги с кровати.

По ее голосу он заключил, что она улыбается, но ее улыбка, которая в темноте казалась призывом страстной тайны, теперь выглядела пустой и машинальной. Он ненавидел себя и ее. Он чувствовал, что последние несколько дней шел по краю новой жизни, в которой мог научиться мужеству, даже самоотверженности, теперь же снова упал в грязь, из которой выбрался.

— Тебе понравилось? — спросила она.

— Я вывалялся в грязи, — сказал он, — если это то, что ты имеешь в виду.

Он представил, как она надувает губы, и возненавидел эту гримасу.

— Разве я не приятнее всех тех женщин, которыми ты хвастался?

— Ты заставила меня почувствовать себя грязнее, — ответил он. А про себя подумал: «Из грязи не выбраться. Я был так глуп, что вообразил, будто выбираюсь, но теперь погрузился так глубоко, что наверняка дошел до дна». — Я готов себя убить, — сказал он вслух.

Девушка презрительно засмеялась:

— У тебя духа не хватит, и к тому же, что будет с той, которая в беде?

Эндрю схватился за голову.

— Ты заставила меня забыть о ней, — сказал он. — Я не могу после этого смотреть ей в глаза.

— Какой ты мальчик, — сказала она. — Ты, конечно, уже знаешь, что чувство непродолжительно. День мы испытываем отвращение, разочарование, растерянность, чувствуем, что в грязи с головы до пят. Но очень скоро мы снова чисты, чисты настолько, что возвращаемся обратно в грязь.