Человек звезды
Шрифт:
Садовников внимал старушечьей проповеди, зная, что ее устами говорит тихая вековечная Русь, которая не принимает жестокого безбожного мира. Терпит от этого мира мучения, прячется от этого мира то в учение Аввакума, то в молитвенные слова Нила Сорского, то в стихи Есенина, то в тюремные трактаты Даниила Андреева. Это говорит другая Россия, отвергающая скверну и беззаконие во все века, от первых русских святых до новомучеников. Тех, кто выстоит, сбережет совесть и доброту, сердоболие и благородство, отзывчивость и чистоту помыслов. Кто примет муку за свою высокую веру и будет наречен святыми XXI века. «Претерпевших до конца Победа».
— Когда
Старушка умолкла, поморгала васильковыми глазками и полезла в котомку за горбушкой хлеба. Стала жевать, словно забыла о Садовникове и Вере. Оповестила их, исполнив предначертание.
— Неужели все так и будет? — спросила Вера, когда они отошли от ступеней храма. — Неужели не ждать радости, счастья, благополучия? Неужели мне больше не суждено танцевать, испытывать легкость и восхищение? Вы спасли меня, отогнали от меня мрак. Для чего? Для новых неизбежных мучений?
Она умоляюще смотрела на Садовникова, словно будущее было в его руках, и он был способен своим чудесным даром отвести прочь все напасти, подарить ей хоть немного, хоть с опозданием, мгновения творчества, обожания и любви, на которые она уповала.
— Вы будете танцевать. Люди станут восхищаться вами. Вас будут любить. Вы будете окружены обожанием, — сказал он, видя, как просветлело ее лицо и на нем засияли ее верящие глаза.
— Так и будет. Ведь вы можете все, я знаю.
К ним навстречу шел отец Павел, высокий, худой, в темном подряснике, перепоясанный в талии ремнем, по-стариковски бодрый, с военной выправкой. Его седая с чернью борода косо лежала на груди. Из-под косматых бровей грозно и весело смотрели глаза тем взглядом, каким полководец осматривает свое стройное, готовое к сражениям войско. Отец Павел был фронтовиком, с боями дошел до Берлина, чтил генералиссимуса Сталина, произнося в церкви проповеди о «красном монархе», за что подвергался нареканиям местного владыки Евлампия.
— Благословите, отче, — Садовников шагнул к отцу Павлу, готовясь поцеловать его коричневую, с фиолетовыми венами руку. Но священник руки не подал, а троекратно расцеловался с Садовниковым, окружая его лицо своей колючей бородой. Вера робко подошла под благословение, и старец, сложив длинные пальцы щепотью, перекрестил ее трижды.
— Давно вас не видел, отец Павел. Как ваше здоровье?
— Жду, когда Бог к себе призовет. А он велит жить дальше. Значит, не все его задания выполнил.
— Опять, я слышал, владыко Евлампий назвал ваш приход сталинской сектой. Не оставляет вас своим вниманием.
— Он почтил меня своим посещением, и когда увидел в моей келье портреты государя-мученика и Иосифа Сталина, стал возмущаться, грозил отстранить от службы. Так оно и случится. Но я считаю, что Господь не прибирает меня потому, что дает мне время проповедовать учение о «красном монархе» и о Чуде русской Победы.
— В чем же суть учения, отец Павел?
На церковный двор собирались первые прихожане, немолодые женщины в чистых платках, пожилые мужчины, крестившиеся на синие купола. Нищие расселись у ворот, положив
— Так что, Антон Тимофеевич, Святую Русь и православную русскую империю изглодали масоны и жиды, которых государь Петр Алексеевич запустил на русскую землю. Он в Европу окно прорубил, а через эту форточку сатана и влетел на Русь. Они-то, масоны и жиды, знали, что военной победы им не одержать, пока на Руси крепка православная вера. И они нашу святую веру стали подтачивать исподволь, распуская масонскую заразу среди дворян, среди поэтов и офицеров, среди мещан и среди духовенства. Так что последний государь император был предан масонами, засевшими в Генеральном штабе и Синоде, в Государственной думе и в самом близком государевом окружении. Царя-мученика повели на голгофу и там умучили и, захватив без всякого боя власть, принялись убивать русский народ, в котором еще жива была православная вера. Казаков и священников, крестьян и честных мещан. И Россия, Антон Тимофеевич, оказалась в когтях жидов и масонов, исповедующих тайну беззакония…
Садовников видел перед собой шевелящиеся в бороде губы отца Павла, но звук и смысл его слов улавливал не он сам, а спрятанная в глубине сознания бриллиантовая звезда, сокровенный кристалл, который откликался драгоценными переливамими света. Золотые, алые, темно-фиолетовые, голубые лучи, как таинственная цветомузыка, изливались из волшебного кристалла. Эта была грозная музыка истории, творимой не людьми, а самим провидением. Лучи божественного света, невыносимого для глаз в своей ослепительной вспышке, именуемой Чудом.
— Так что, Антон Тимофеевич, жиды изводили русских людей, расстреливали, закапывали в землю живьем, предавали страшным казням, расчищая в России место для создания иудейского царства. И в окровавленную Россию повалили евреи со всего мира, занимали все видные места, когда что ни начальник, то еврей, что ни генерал, то еврей, что ни писатель, то еврей, а русский у них в денщиках, а тех, которые православную веру в себе сохранили, тех обмотали колючей проволокой. И не стало слышно на Руси православных молитв, не стало видно крестов, а только одни иудейские пентаграммы, и серпы, которыми Русь под корень косили, и молотки, которыми гвозди в русские ладони вколачивали. И не было бы на земле такого государства, как Россия, и такого языка, как русский, а только один иврит. Но Бог смилостивился над Россией, святомученики шибко молились за святую Русь и православную веру, и Господь послал России великое Чудо, — Иосифа Виссарионовича Сталина…
Садовников слушал священника, и притаившаяся в глубине сознания звезда переливалась и дивно трепетала, как нерожденный младенец в утробе матери, как нерожденное светило в утробе Вселенной, перед тем, как выйти в черную пустоту и озарить своими радугами мрачный космос. Садовников чувствовал, как близятся в его жизни долгожданные светлые перемены. Как светоносное будущее, которое он выкликал долгие годы, готово явиться, искупив все потери и горести. Так в ПОЛЯХ, стоя в тени от тучи, видишь, как вдалеке несется сверкающая черта света, зажигает мрачные холмы, темные травы, и там, где она пролетела, все сияет, чудесно горит и ликует.