Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)
Шрифт:
— Но ведь ты же помнишь, что она пила мартини.
— Разумеется, нет. Однако у меня в руках действительно были эти великолепные напитки.
— Вы разговаривали, — сказала Дженни.
— Боже, на виду у всей публики? — спросил я.
— Ах, перестань! На вечеринку ты привел меня, а сам не мог оторваться от этой белокурой стервы.
— А почему ты не могла разыскать того, кто привел ее, и поправить дело?
— Ее никто не приводил. Она была одна.
— Кто же она такая? У нее есть имя?
— Манера, с которой ты ее на весь вечер монополизировал, больше никому не позволила с ней пообщаться.
— О чем мы хоть говорили?
— Я не подслушивала, но несколько очаровательных фраз уловила.
— Да, когда меня окружают блондинки, я всегда на высоте.
— Я помню, — сказала Дженни, — что-то вроде «Как я понимаю, вы детектив, мистер Шофилд». И когда ты согласился с этим, она, естественно, превратилась в одни огромные голубые глаза, жаждущие слушать сочные детали каждого из тех дел, которые ты вел.
— Не рассказывал я ей об упрямце, у которого были неприятности с проектным департаментом?
— Когда я уходила от вас, ты сказал: «Сейчас я веду расследование, связанное с одной наядой, которая слонялась по приморскому городу, изнывая от скуки». На что она заметила: «Меня всегда интересовали наяды». Ты начал рассказывать, и я удалилась.
— Смышленая девочка. Черт возьми, здорово-то как!
— Несколько позже, когда я подумала, что у тебя было достаточно времени, чтобы закруглиться с наядами, я вернулась. К тому же у меня прорезался аппетит, но ты исчез.
— Исчез? — пробормотал я.
— И она тоже, — кивнула Дженни.
Мне это не очень понравилось. В моем затылке что-то щекотало, однако я совершенно ничего не мог с этим поделать.
— Ну хорошо, — буркнул я. — Мы потом вернулись?
— Да. Через некоторое время.
— Ага… Она застегнула свою блузку?
Дженни казалась задумчивой.
— Сказать, что она не застегнула молнию, было бы не совсем правдой, — размышляла она вслух. — Больше похоже на то, что она не придает этой погрешности туалета большого значения.
— Я тебя понял… А когда блузка оказалась расстегнутой? До того, как мы исчезли, или после того, как вернулись?
— Она была расстегнутой и до, и после. Всегда, — ответила Дженни.
Я почувствовал облегчение: у меня все-таки есть определенные принципы. Общаться с женщиной, у которой не хватает здравого смысла держать свою блузку застегнутой, ябы никогда не стал под носом у своей жены. Но когда расстегнутая блузка является частью ансамбля, это совсем другое дело.
— Учту, — сказал я, стремясь поскорее закрыть эту тему. — А было ли еще что-нибудь не так в этот вечер?
— Позволь это представить в следующем виде: мы были не самыми последними, уходившими с вечеринки. На кухне, кажется, еще оставались официантка и ее помощница.
Я посмотрел на нее с восхищением.
— Знаешь, когда ты стараешься, у тебя появляется дар четко излагать суть дела.
Она встала с кровати и оказалась между мной и окном. Вид у нее был в высшей степени привлекательным. Стеная и извиваясь, я отодвинулся к дальнему краю кровати.
— Иди сюда, — сказал я.
Она удостоила меня долгим, задумчивым взглядом и скривила губы. Мне показалось, что они распластались от уха до уха и были уже на полпути к глазам.
— Это еще зачем? — спросила
— Ты еще пожалеешь, — проворчал я.
Но она продемонстрировала мне нижнюю часть туловища со стороны спины и вышла из комнаты. Я переложил грелку со льдом с живота на голову и стал припоминать события на вечеринке.
Вечеринка была устроена в доме Луизы Драмонд, которая во времена подражания знаменитой медсестре Флоренс Найтингейл была начальницей Дженни. Луиза была замужем за доктором Сандерсом. Я припомнил толпу окружавших меня людей, балансировавших с полными стаканами и легкими закусками и пытавшихся завязать беседу. Среди них былаи блондинка. Кажется, я вспомнил, что всякий раз, когда я направлялся в бар, чтобы пополнить свои запасы спиртного, появлялась и блондинка и тоже запасалась напитками. Она рассказала мне, что пролезла через французское окно, что она соседка Луизы и надеется, та не будет на нее сердиться, и что сегодня ей обязательно надо выпить.
С этого момента, как я ни старался, я уже не мог от нее оторваться. Как говорится, я попался. Однако это меня не очень травмировало: она была великолепнейшим образцомженщины. Она уже не была ребенком, тщательно следила за собой, и это было заметно. И, если быть честным, я ничего не помню о состоянии ее блузки. Казалось, что она одета точно так же, как и все там. Глаза ее напоминали виноградины сорта «конкорд», плавающие в густом креме. Я не специалист по оттенкам волос, но ее были подобны белому золоту, их было много, они ниспадали сверкающим волнистым потоком к ее широким плечам. Цвет ее кожи был подобен солнечному свету, и по ее фактуре я представил, что она была такой везде, без исключения. Она держала себя как женщина, у которой от природы всего чуть больше, чем у остальных, и которая благодарна за это. Она сказала, чтоее зовут Кэрол, я объявил, что мое имя Пит, и мы немедленно стали приятелями, я бы добавил, приятелями-собутыльниками.
— Вы кого-нибудь знаете из этих людей? — спросила она и кивнула в сторону соседней комнаты.
— Вряд ли всех, — ответил я.
— Может быть, вы хотите к ним? У меня нет намерения удерживать вас, но лично я среди большого скопления людей чувствую себя не лучшим образом.
Беседа продолжалась, и в ходе ее я даже не заметил, как она мало-помалу оттеснила меня от бара и мы очутились в укромном месте, достаточно далеко от основного потока, направлявшегося к бару и возвращавшегося обратно. Короче говоря, она вытащила из меня мою настоящую фамилию Шофилд, и это совпадало с тем, что услышала, естественно, не подслушивая, Дженни из нашего разговора о моей профессии и об этой безделице с наядой.
Кэрол обладала двумя достоинствами: помимо основного анатома-биологического, помогавшего ей прекрасно ладить с мужчинами, у нее было забавное чувство юмора и способность воспринимать его с невозмутимым лицом. Она могла слушать и смотреть на тебя своими огромными глазами, но пока она хоть что-нибудь не скажет, я не мог понять,о чем она думает. В своем рассказе о наяде я продвинулся достаточно далеко, но должен сознаться, что с его помощью скорее развлекался. Мне и сейчас он кажется все еще смешным, несмотря на похмелье и все с ним связанное. Я даже попытался хихикнуть, но тут же поспешил оставить это занятие, взвыв от головной боли.