Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)
Шрифт:
Мигель отцепил лимузин и вывел его на свободную часть дороги. Потом сел в мою машину, завел ее и поставил позади грузовика, там, где до того стоял лимузин.
— Есть одно неудобство, — сказан дон Луис. — Я не вожу автомобиль. Если бы вы были так любезны…
— О, конечно, — сказал я. — Но вам не стоит так беспокоиться…
Он пролаял что-то Мигелю, который снова подпрыгнул.
Дон Луис щелкнул каблуками и поклонился.
— Если вы будете так добры присоединиться… — сказал он, указывая на лимузин.
Мы пошли вместе. Мигель держал дверь открытой с другой стороны от водителя, и дон Луис немного неуклюже забрался
— Мучас грасиас, — сказал я.
Он что-то пробурчал и закрыл дверь. Когда мы отъезжали, он доставал проволоку подвязать бампер моей машины, чтобы тот не тащился по мостовой.
Когда я приспособился, старичок-лимузин побежал хорошо. Дон Луис сидел очень прямо на своем сиденье и, помимо указаний, как проехать к ранчо, хранил молчание. Видимо, в порядке особой любезности он не задавал вопросов. Потому и мне было не очень удобно его расспрашивать, хотя масса вопросов вертелась у меня на языке.
Ворота Эль Ранчо де лос Компадрес появились через пятнадцать миль по дороге к Тихуане и приблизительно в трех милях от самого города. Это были два высоких столба с перекладиной и чем-то вроде гербового щита, показывавшего, кто был владельцем этого места. Мы свернули на грязную дорогу и, проехав по ней, оказались в широкой пустынной долине. Строения ранчо стояли в двух милях от дороги и, насколько я мог различить в свете фар, представляли собой хаотично разбросанные покосившиеся хижины, сараи и корали по обе стороны «касы» — поместья в испанском стиле. По всем мыслимым стандартам, это ранчо из всех, которые я когда-либо видел, меньше всех походило на процветающее хозяйство.
Дон Луис указал на сарай по одну сторону касы, я заехал и выключил мотор. Выходя из машины, он с достоинством объяснил мне, что гасиенда находится не в лучшей форме. И, может быть, я смогу его извинить за это.
— Это приобретение было сделано для удобства, — сказал он. — Мне нужно было быть рядом с вашей границей.
Мы пошли по направлению к касе. Та была в очень неплохом состоянии, хотя нуждалась в покраске, да и на крыше стоило заменить несколько черепиц. К касе была пристроена веранда, увитая растениями, а входная дверь глубоко утоплена в алебастровую арку. Над ней висел старый чугунный колокольчик со свисающим шнуром, привязанным к язычку. Дон Луис дотянулся и дернул шнурок, и колокольчик громко зазвенел. Мы ждали у дверей.
— Сеньора Альварес, — сказал он, — будет рада приветствовать вас — соотечественника.
Жена — американка. Старичок был весьма жизнедеятельный.
Открылась дверь, и толстяк Панчо выглянул, всматриваясь. При виде дона Луиса он сдернул свое сомбреро и кинулся придерживать дверь. Меня он проводил взглядом, но несказал ни слова.
Дон Луис вошел, и Панчо закрыл дверь. Он держал сомбреро двумя руками, прижимая его к груди.
— Сообщи сеньоре, — сказал дон Луис, — что у нас американский гость. Сеньор Шофилд.
Панчо поклонился, отступая назад.
— Си, сеньор, — сказал он.
— Проходите в мой кабинет, — пригласил дон Луис и зашагал по голому дощатому полу гостиной, почти свободной от мебели. У одной стены стоял старый сундук, покрытый ярким мексиканским одеялом, и два жестких стула. Больше ничего.
Он
Я нашел кресло, чтобы сесть, и он внимательно посмотрел вблизи на мое лицо.
— У вас сильные ссадины. Я чрезвычайно сожалею.
— Пустяки, — бросил я.
— Сеньора окажет вам помощь так скоро, как это возможно, — сказал он, усаживаясь за массивный, орехового дерева стол, заваленный тоже картами, схемами и пачками писем.
Затем на пару минут он, казалось, впал в некий транс. Мы просто продолжали сидеть. Глаза его смотрели вдаль, и он медленно переводил взгляд, словно, сидя в поезде, рассматривал отдаленный ландшафт. Я бы выпил чего-нибудь, но не хотел просить его об этом. Интересно, где же сеньора?
Неожиданно дон Луис включился в реальность. Он взял длинную указку и, повернувшись в кресле, начал объяснять мне про карты. Это был предмет, к которому он питал живой, если не сказать безумный, интерес.
— Эти земли в Калифорнии, — сказал он, — когда-то принадлежали семейству Альварес, и нас их несправедливо лишили.
Он очертил владения, занимавшие около трети Южной Калифорнии, которые в наши дни представляли собой рыночную стоимость приблизительно в сто миллионов долларов. Дон Луис начал рассказывать об истории семьи Альварес, но мне было трудно сосредоточиться, поскольку шли сплошные имена и генеалогия.
Затем он сказал:
— В течение ста лет мы вели бесконечную тяжбу в попытке вернуть эти земли их законным владельцам. Я — последний в роду Альваресов, и я поклялся довести эти усилия до успешного конца. Полагаю, могу с уверенностью сказать, что такое время наступает. Собственность семьи Альварес снова должна перейти мне в руки.
Я застыл на своем кресле, смотрел на него и твердо знал: сеньор дон Луис Альварес рехнулся.
Он слегка улыбнулся, похлопывая большой указкой по ладони.
— Вы думаете, я сумасшедший, сеньор.
Я едва не подскочил. Он еще и мысли умел читать.
— Позвольте мне объяснить, — сказал он мягко. — Я не один в этой борьбе. Вы, очевидно, удивляетесь, как тщедушный старик мог надеяться выиграть сражение с огромными силами в Соединенных Штатах и в штате Калифорния — особенно иностранец, как я. Уверяю вас, я не одинок. У меня есть партнер.
Он улыбнулся, как кот, съевший сметану.
— Я знаю, что в вашей романтической стране на это смотрят искоса, — сказал он, — но браки по расчету в традициях моей страны и в Испании. Мне повезло заключить такой брак.