Чемодан из музея партизанской славы
Шрифт:
Суббота наступает.
Глава VII
Куда еврею деваться, если совсем край
Семейство Фишманов на изделие папы особого внимания не обратило. Не Бог весть какой чемодан. Делали и получше, и поярче, и легче намного. Но постепенно все стало проясняться. Когда реб Йозеф рассказал семье итоги поездки в Варшаву..
Чемодан
– Мне, проше пана, вон тот, с медными гвоздиками. Бардзо дзенкуе.
Ну да что говорить, сейчас раз уж попал к хозяину, слушать нужно. Что чемодан и стал делать.
Но «слушать» пришлось отложить. Ибо хозяин и его семейство приступили к субботней трапезе.
Чемодан очутился в легком замешательстве. Выходит, что теперь и я – еврей, – подумал он. – Хорошо, хоть мне есть и пить не нужно, а то бы намучился. – И чемодан довольно выдохнул.
А субботний вечер набирал обороты. Уже и реб Йозеф произнес благословение. И раздал субботнюю халу домашним. Затем, конечно, куриный бульон, мясо с гарниром.
В местечке темнеет быстро. Зажгли семисвечник, да и обычные трехлинейки приветливо осветили трапезную залу.
Откушали и Йозеф приступил к рассказу. Который, собственно, и касался его, чемодана.
– Слушай, Фейгеле, когда ты перестанешь греметь тарелками. Так я никогда вам ничего не успею рассказать. А есть что!
– Вы знаете, я недавно ездил в Варшаву. Договорился о поставке чемоданов, сумок и сундучков. Так что, дети мои, и работа, слава Богу, есть, и деньги придут. Ну и зашел я к пану Каминеру.
– Как, к самому Каминеру! И пустили?
– Да и не только пустили, Фейгеле, а еще и кофе с паном выпили, во!
– Что ты, Йося, пил кофе с самим Каминером?
– Если думаете, что нет, то таки да. Более того, он мне лично дал заказ – три больших сундука. Без полировки. Но с хорошими замками и секретами. Так что, Фима, имей в виду. И плюс пять чемоданов. Самых что ни есть невзрачных. Ну – скажем, деревенских. Вот так вот, побывал я у Каминера. Заказ хороший, вы видите, дети мои, получил. Но не это главное.
А главное подошло, когда он сигару закурил. Вонь, прости Господи, страшная, но что мне, я в гостях. А в гостях любой запах стерпишь. Почему, спросите вы? Да потому что я-то уйду скоро, а хозяева в этом останутся. Чтоб они были здоровы на долгие годы.
В общем, я конечно, так вежливо спрашиваю:
– А что это пан Каминер такой задумчивый. И заказ делает, как на переезд. Уж вам-то, пан, куда уезжать от вашей адвокатуры.
А Каминер щурится так, будто плакать хочет, но держит слезу у носа, как говорят. Так вот. Вдруг распорядился пан принести ликеру. Мааленькие такие румочки. Вкус! У Господа Бога нашего, я думаю, такого не пьют. «Куантро» называется.
Мама наша
– А ты знаешь, что ТАМ пьют? Ты совсем, Йоселе, после поездки сбрендил.
– Ах, помолчи ты, Фейгеле, неразумная моя. Нет, не пил там, но предполагаю.
Ну, пан Каминер мне и говорит:
– Реб Фишман, скажите, я похож на идиота?
– Что вы, что вы, пан Каминер. Как можно так думать о главе адвокатской гильдии в Польше. Да ведь ваше имя на слуху у всякого мало-мальски умеющего читать. А ваши процессы! А ваши речи! Как вы такое могли даже подумать, пан Каминер.
Это я ему говорю. А он неожиданно мне и предлагает.
– Знаете что, реб Фишман. Ведь вас зовут Йозеф. А меня – Лео. И почему мы, два вовсе не последних еврея, не перейдем на «ты».
– Да с удовольствием, Лео, – отвечаю я самому Каминеру! А! Понимаешь, Каминер сначала и меня стал звать «Йозеф», а уж когда мы бутылку этого небесного ликера допивали, то просто «Йося».
– Слушай, папа, – не выдержал старший сын, Фима, – бекицер [10] . Что ты нам бейца [11] крутишь. Так скажи, наконец, в чем дело.
10
Бекицер – короче (идиш).
11
Бейца – яйца (идиш).
– Ой, Фейгеле, ты посмотри, кого мы вырастили. Его мои бейца, видите ли, раздражают. Объясни этому оболтусу, что без бейц моих и тебя, Фима, и Боруха и девочек не было бы.
Раздался хохот. И Фейга, и реб Йозеф – хозяин и даже чемодан – все смеялись до слез. Как надо мало в местечке. Чтобы или рыдать от горя или смеяться до слез.
Но что говорить – местечко!
– Так вот, Каминер подходит к делу, как настоящий мастер. То есть – постепенно, и говорит:
– Я слежу внимательно за ситуацией как у нас в благословенной Речи Посполитой, так и вокруг нас. Что делается у прибалтов, и в Румынии, и в Германии. Даже СССР, то есть, республику рабочих и крестьян, не выпускаю из виду.
И что меня в других странах интересует, как ты, реб Йозеф, думаешь? Ежели за твои чемоданы, так нет и нет, не обижайся. И конъюнктура рынка, даже валюты, меня не особенно волнует. Слежу, но не так, чтобы.
А вот еврейские дела меня таки очень интересуют. Почему, спросишь? Отвечу! Потому что, сколько тысяч лет мы живем, столько нас и бьют. Везде и всегда! И нам, евреям, понятно, что продолжаться так долго не может. Рано или поздно, но наш еврейский вопрос будет решен окончательно.
– Что это значит, пан Лео?
– Значит это очень просто. Окончательно, значит конец придет нашему народу в этих Европах. Совсем конец, нас просто не будет. Ни в Польше, ни в Румынии, ни в Белоруссии, ни в Прибалтике. Нигде и ни-ког-да! И скоро. Не успеешь оглянуться, увидишь, как мы бредем все, весь народ. Впереди – пропасть. И мы туда все вместе шагаем. Все и безропотно.
Каминер так разошелся, что даже горничная, или кто она там, выглянула. А пан Каминер такие слова сказал, так рявкнул, что она только пискнула и исчезла.