Чемодан
Шрифт:
— Но меня-то, — говорю, — чего бояться? Я же не милиционер.
— Но вы журналист. А в моем положении рекламировать себя более чем глупо. Разумеется, я не мать-героиня. И ребятишки эти — не мои. Я организовала что-то вроде пансиона. Учу детей музыке, французскому языку, читаю им стихи. В государственных яслях дети болеют, а у меня — никогда. И плату я беру самую умеренную. Но вы догадываетесь, что будет, если об этом узнает милиция? Пансион-то, в сущности, частный…
— Догадываюсь, — сказал я.
— Поэтому забудьте о
— Ладно, — говорю.
Я даже не стал звонить в редакцию. Скажу, думаю, если потребуется, что у меня творческий застой. Все равно уже гонорары за декабрь будут символические. Рублей шестнадцать. Тут не до костюма. Лишь бы не уволили…
Тем не менее костюм от редакции я получил. Строгий, двубортный костюм, если не ошибаюсь, восточногерманского производства. Дело было так.
Я сидел у наших машинисток. Рыжеволосая красавица Манюня Хлопина твердила:
— Да пригласи же ты меня в ресторан! Я хочу в ресторан, а ты меня не приглашаешь!
Мне приходилось вяло оправдываться:
— Я ведь и не живу с тобой.
— А зря. Мы бы вместе слушали радио. Знаешь, какая моя любимая передача — «Щедрый гектар»! А твоя?
— А моя — «Есть ли жизнь на других планетах?».
— Не думаю, — вздыхала Хлопина, — и здесь-то жизнь собачья…
В эту минуту появился таинственный незнакомец. Еще днем я заметил этого человека.
Он был в элегантном костюме, при галстуке. Усы его переходили в низкие бакенбарды. На запястье висела миниатюрная кожаная сумочка.
Скажу, забегая вперед, что незнакомец был шпионом. Просто мы об этом не догадывались. Мы решили, что он из Прибалтики. Всех элегантных мужчин у нас почему-то считали латышами.
Незнакомец говорил по-русски с едва заметным акцентом.
Вел он себя непосредственно и даже чуточку агрессивно. Дважды хлопнул редактора по спине. Уговорил парторга сыграть в шахматы. В кабинете ответственного секретаря Минца долго листал технические пособия.
Тут мне хотелось бы отвлечься. Я убежден, что почти все шпионы действуют неправильно. Они зачем-то маскируются, хитрят, изображают простых советских граждан. Сама таинственность их действий — подозрительна. Им надо вести себя гораздо проще. Во-первых, одеваться как можно шикарнее. Это внушает уважение. Кроме того, не скрывать заграничного акцента. Это вызывает симпатию. А главное — действовать с максимальной бесцеремонностью.
Допустим, шпиона интересует новая баллистическая ракета. Он знакомится в театре с известным конструктором. Приглашает его в ресторан.
Глупо предлагать этому конструктору деньги. Денег у него хватает. Нелепо подвергать конструктора идеологической обработке. Он все это знает и без вас.
Нужно действовать совсем иначе. Нужно выпить. Обнять конструктора за плечи. Хлопнуть его по колену и сказать:
— Как поживаешь, старик? Говорят, изобрел что-то новенькое? Черкни-ка мне на салфетке две-три формулы. Просто
И все. Шпион может считать, что ракета у него в кармане…
Целый день незнакомец провел в редакции. К нему привыкли. Хоть и переглядывались с некоторым удивлением.
Звали его — Артур.
В общем, заходит Артур к машинисткам и говорит:
— Простите, я думал, это есть уборная.
Я сказал:
— Идем. Нам по дороге.
В сортире шпион испуганно оглядел наше редакционное полотенце. Достал носовой платок.
Мы разговорились. Решили спуститься в буфет. Оттуда позвонили моей жене и заехали в «Кавказский».
Выяснилось, что оба мы любим Фолкнера, Бриттена и живопись тридцатых годов. Артур был человеком мыслящим и компетентным. В частности, он сказал:
— Живопись Пикассо — это всего лишь драма, а творчество Рене Магритта — катастрофическая феерия…
Я поинтересовался:
— Ты был на Западе?
— Конечно.
— И долго там прожил?
— Долго. Сорок три года. Если быть точным, до прошлого вторника.
— Я думал, ты из Латвии.
— Я швед. Это рядом. Хочу написать книгу о России…
Расстались мы поздно ночью возле гостиницы «Европейская». Договорились встретиться завтра.
Наутро меня пригласили к редактору. В кабинете сидел незнакомый мужчина лет пятидесяти. Он был тощий, лысый, с пегим венчиком над ушами. Я задумался, может ли он причесываться, не снимая шляпы.
Мужчина занимал редакторское кресло. Хозяин кабинета устроился на стуле для посетителей. Я присел на край дивана.
— Знакомьтесь, — сказал редактор, — представитель комитета государственной безопасности майор Чиляев.
Я вежливо приподнялся. Майор, без улыбки, кивнул. Видимо, его угнетало несовершенство окружающего мира.
В поведении редактора я наблюдал — одновременно — сочувствие и злорадство. Вид его как будто говорил: «Ну что? Доигрался?! Теперь уж выкручивайся самостоятельно. А ведь я предупреждал тебя, дурака…»
Майор заговорил. Резкий голос не соответствовал его утомленному виду.
— Знаете ли вы Артура Торнстрема?
— Да, — отвечаю, — вчера познакомились.
— Задавал ли он какие-нибудь провокационные вопросы?
— Вроде бы нет. Он вообще не задавал мне вопросов. Я что-то не припомню.
— Ни одного?
— По-моему, ни единого.
— С чего началось ваше знакомство? Точнее, где и как вы познакомились?
— Я сидел у машинисток. Он вошел и спрашивает…
— Ах спрашивает? Значит, все-таки спрашивает?! О чем же, если не секрет?
— Он спросил — где здесь уборная?
Майор записал эту фразу и добавил:
— Советую вам быть повнимательнее…
Дальнейший разговор показался мне абсолютно бессмысленным. Чиляева интересовало все. Что мы ели? Что пили? О каких художниках беседовали? Он даже поинтересовался, часто ли швед ходил в уборную?..