Чемодан
Шрифт:
Кстати, он был чуть ли не первым российским автомобилистом. Сел за руль в двенадцатом году. Некоторое время был личным шофером Родзянко. Затем возил Троцкого, Кагановича, Андреева. Возглавил первую российскую автошколу. Войну закончил командиром бронетанкового подразделения. Удостоился многих правительственных наград. Естественно, сидел. В преклонные годы занялся реставрацией старинных автомобилей.
Продукция Евгения Эдуардовича демонстрировалась на международных выставках. Его модели использовали
Если машины участвовали в киносъемках, хозяин сопровождал их. Кинорежиссеры обратили внимание на импозантную фигуру Евгения Эдуардовича. Поначалу использовали его в массовых сценах. Затем стали поручать ему небольшие эпизодические роли. Он изображал меньшевиков, дворян, ученых старого закала. В общем, стал еще и киноактером…
Я провел на Елизаровской двое суток. Мои записи были полны интересных деталей. Мне не терпелось приступить к работе.
Приезжаю в редакцию. Узнаю, что Безуглов в командировке. А ведь он говорил мне, что командировочные фонды израсходованы.
Ладно… Захожу к ответственному секретарю газеты Боре Минцу. Рассказываю о своих планах. Сообщаю наиболее эффектные подробности.
Минц говорит:
— Как фамилия?
Я достал визитную карточку Евгения Эдуардовича.
— Холидей, — отвечаю, — Евгений Эдуардович Холидей.
Минц округлил глаза:
— Холидей? Русский умелец — Холидей? Потомок Левши — Холидей?! Ты шутишь!.. Что мы знаем о его происхождении? Откуда у него такая фамилия?
— Минц, по-твоему, — лучше?.. Не говоря о происхождении…
— Хуже, — согласился Минц, — бесспорно хуже. Но Минц при этом — частное лицо. Про Минца не сочиняют очерков к Дню рационализатора. Минц не герой. О Минце не пишут…
(Я тогда подумал — не зарекайся!)
Он добавил:
— Лично я не против англичан.
— Еще бы, — говорю…
Мне вдруг стало тошно. Что происходит? Всё не для печати. Всё кругом не для печати. Не знаю, откуда советские журналисты черпают темы!.. Все мои затеи — неосуществимые. Все мои разговоры — не телефонные. Все знакомства — подозрительные…
Ответственный секретарь говорит:
— Напиши про мать-героиню. Найди обыкновенную, скромную мать-героиню. Причем с нормальной фамилией. И напиши строк двести пятьдесят. Такой материал всегда проскочит. Мать-героиня — это вроде беспроигрышной лотереи…
Что мне оставалось делать? Все-таки я штатный журналист.
Опять звоню друзьям. Приятель говорит:
— У нашей дворничихи — целая орава ребятишек. Хулиганье невероятное.
— Это не важно.
— Ну, тогда приезжай.
Еду по адресу.
Дворничиху звали Лидия Васильевна
Я объяснил цель моего прихода. Лидия Васильевна оживилась:
— Пиши, малый, записывай… Уж я постараюсь. Все расскажу народу про мою собачью жизнь.
Я спросил:
— Разве государство вам не помогает?
— Помогает. Еще как помогает. Сорок рублей нам положено в месяц. Ну и ордена с медалями. Вон на окне стоит полная банка. На мандарины бы их сменять, один к четырем.
— А муж? — спрашиваю.
— Который? У меня их целая рота. Последний за «Солнцедаром» ушел, да так и не вернулся. С год тому назад…
Что мне оставалось делать? Что я мог написать об этой женщине?
Я посидел для виду и ушел. Обещал зайти в следующий раз.
Звонить было некому. Все опротивело. Я подумал — не уволиться ли мне в очередной раз? Не пойти ли грузчиком работать?
Тут жена говорит мне:
— В подъезде напротив живет интеллигентная дама. Утром гуляет с детьми. Их у нее человек десять… Ты узнай… Я забыла ее фамилию — на «ша»…
— Шварц?
— Да нет, Шаповалова… Или Шапошникова… Фамилию и телефон можно узнать в домоуправлении.
Я пошел в домоуправление. Поговорил с начальником Михеевым. Человек он был приветливый и добродушный. Пожаловался:
— Подчиненных у меня — двенадцать гавриков, а за вином отправить некого…
Когда я заговорил об этой самой даме, Михеев почему-то насторожился:
— Не знаю… Поговорите с ней лично. Зовут ее Шапорина Галина Викторовна. Квартира — двадцать три. Да вон она гуляет с малышами. Только я здесь ни при чем. Меня это не касается…
Я направился в сквер. Галина Викторовна оказалась благообразной, представительной женщиной. В советском кино такими изображают народных заседателей.
Я поздоровался и объяснил, в чем дело. Дама сразу насторожилась. Заговорила в точности как наш управдом:
— В чем дело? Что такое? Почему вы обратились именно ко мне?
Мне стало все это надоедать. Я спрятал авторучку и говорю:
— Что происходит? Чего вы так испугались? Не хотите разговаривать — уйду. Я же не хулиган…
— Хулиганы мне как раз не страшны, — ответила дама.
Затем продолжала:
— Мне кажется, вы интеллигентный человек. Я знаю вашу матушку и знала вашего отца. Я полагаю, вам можно довериться. Я расскажу, в чем дело. Хулиганов я действительно не боюсь. Я боюсь милиции.