Чемодан
Шрифт:
Была у нас в ту пору мода — чекисты заводили себе кожаные офицерские ремни. Потом заливали бляху слоем олова и шли на танцы. Если возникало побоище, латунные бляхи мелькали над головами…
Я говорю:
— Собирайся.
— Что такое?
— Психа везем на Иоссер. Какой-то зек рехнулся в четырнадцатом бараке. Между прочим, тетю Шуру укусил.
Чурилин говорит:
— И правильно сделал. Видно, жрать хотел. Эта Шура казенное масло уносит домой. Я видел.
— Пошли, — говорю.
Чурилин
— Поехали…
Мы получили оружие, заходим на вахту. Минуты через две контролер приводит небритого толстого зека. Тот упирается и кричит:
— Хочу красивую девушку, спортсменку! Дайте мне спортсменку! Сколько я должен ждать?!
Контролер без раздражения ответил:
— Минимум лет шесть. И то, если освободят досрочно. У тебя же групповое дело.
Зек не обратил внимания и продолжал кричать:
— Дайте мне, гады, спортсменку-разрядницу!..
Чурилин присмотрелся к нему и толкнул меня локтем:
— Слушай, да какой он псих?! Нормальный человек. Сначала жрать хотел, а теперь ему бабу подавай. Да еще разрядницу… Мужик со вкусом… Я бы тоже не отказался…
Контролер передал мне документы. Мы вышли на крыльцо. Чурилин спрашивает:
— Как тебя зовут?
— Доремифасоль, — ответил зек.
Тогда я сказал ему:
— Если вы действительно ненормальный — пожалуйста. Если притворяетесь — тоже ничего. Я не врач. Мое дело отвести вас на Иоссер. Остальное меня не волнует. Единственное условие — не переигрывать. Начнете кусаться — пристрелю. А лаять и кукарекать можете сколько угодно…
Идти нам предстояло километра четыре. Попутных лесовозов не было. Машину начальника лагеря взял капитан Соколовский. Уехал, говорят, сдавать какие-то экзамены в Инту.
Короче, мы должны были идти пешком. Дорога вела через поселок, к торфяным болотам. Оттуда — мимо рощи, до самого переезда. А за переездом начинались лагерные вышки Иоссера.
В поселке около магазина Чурилин замедлил шаги. Я протянул ему два рубля. Патрульных в эти часы можно было не опасаться.
Зек явно одобрил нашу идею. Даже поделился на радостях:
— Толик меня зовут…
Чурилин принес бутылку «Московской». Я сунул ее в карман галифе. Осталось потерпеть до рощи.
Зек то и дело вспоминал о своем помешательстве. Тогда он становился на четвереньки и рычал.
Я посоветовал ему не тратить сил. Приберечь их для медицинского обследования. А мы уж его не выдадим.
Чурилин расстелил на траве газету. Достал из кармана немного печенья.
Выпили мы по очереди, из горлышка. Зек сначала колебался:
— Врач может почувствовать запах. Это будет как-то неестественно…
Чурилин перебил его:
— А лаять и кукарекать — естественно?.. Закусишь щавелем, и все дела.
Зек
— Убедили…
День был теплый и солнечный. По небу тянулись изменчивые легкие облака. У переезда нетерпеливо гудели лесовозы. Над головой Чурилина вибрировал шмель.
Водка начинала действовать, и я подумал: «Хорошо на свободе! Вот демобилизуюсь и буду часами гулять по улицам. Зайду в кафе на Марата. Покурю на скамейке возле здания Думы…»
Я знаю, что свобода — философское понятие. Меня это не интересует. Ведь рабы не интересуются философией. Идти куда хочешь — вот что такое свобода!..
Мои собутыльники дружески беседовали. Зек объяснял:
— Голова у меня не в порядке. Опять-таки газы… Ежели по совести, таких бы надо всех освободить. Списать вчистую по болезни. Списывают же устаревшую технику.
Чурилин перебивал его:
— Голова не в порядке?! А красть ума хватало? У тебя по документам групповое хищение. Что же ты, интересно, похитил?
Зек смущенно отмахивался:
— Да ничего особенного… Трактор…
— Цельный трактор?!
— Ну.
— И как же ты его похитил?
— Очень просто. С комбината железобетонных изделий. Я действовал на психологию.
— Как это?
— Зашел на комбинат. Сел в трактор. Сзади привязал железную бочку из-под тавота. Еду на вахту. Бочка грохочет. Появляется охранник: «Куда везешь бочку?» Отвечаю: «По личной надобности». — «Документы есть?» — «Нет». — «Отвязывай к едрене фене»… Я бочку отвязал и дальше поехал. В общем, психология сработала… А потом мы этот трактор на запчасти разобрали…
Чурилин восхищенно хлопнул зека по спине:
— Артист ты, батя!
Зек скромно подтвердил:
— В народе меня уважали.
Чурилин неожиданно поднялся:
— Да здравствуют трудовые резервы!
И достал из кармана вторую бутылку.
К этому времени нашу поляну осветило солнце. Мы перебрались в тень. Сели на поваленную ольху.
Чурилин скомандовал:
— Поехали!
Было жарко. Зек до пояса расстегнулся. На груди его видна была пороховая татуировка:
«Фаина! Помнишь дни золотые?!».
А рядом — череп, финка и баночка с надписью «яд»…
Чурилин опьянел внезапно. Я даже не заметил, как это произошло. Он вдруг стал мрачным и затих.
Я знал, что в казарме полно неврастеников. К этому неминуемо приводит служба в охране. Но именно Чурилин казался мне сравнительно здоровым.
Я помнил за ним лишь одну сумасшедшую выходку. Мы тогда возили зеков на лесоповал. Сидели у печи в дощатой будке, грелись, разговаривали. Естественно, выпивали.
Чурилин без единого слова вышел наружу. Где-то раздобыл ведро. Наполнил его соляркой. Потом забрался на крышу и опрокинул горючее в трубу.