Чердак дядюшки Франсуа
Шрифт:
— Уж не заболел ли ты?
— Да нет, отец! — И, пытаясь бодриться, Ксавье заявил: — Я рад, что мы остались одни. Мне не терпелось поделиться с вами большими новостями.
— Что? Что такое?
— Что случилось?
— Случилось то, что у меня для вас хорошая новость — для тебя, для меня, для Катрин, а значит, и для Клерана, — словом для всей нашей семьи.
— Да говори же скорей!
— Только сейчас я подписал контракт с господином Куантро: я буду работать в конторе его брата в Лионе… Я…
— Постой, постой! В Лионе ведь живёт брат Жака. Значит, там как-никак будет свой человек, — обрадованно
— Но почему это ты решил так внезапно? — облизывая пересохшие сразу губы, спросил отец.
— Да боялся опоздать и упустить хорошее место. Я ничуть не жалею о своём решении. Подумай, отец, и ты, Клеран, пораскинь мозгами, сколько нам всем будет от этого пользы. О себе я уж и не говорю, хозяин положил мне хорошее жалованье. Там я научусь настоящему делу. Шутка ли — эти жаккардовские станки. Их успешно применяют в шёлкоткацкой промышленности, и Куантро хочет, чтобы я занялся чертежами станков в Лионе. Ты, отец, поработал достаточно на своём веку… Теперь я позабочусь, чтобы ты жил получше… Ну и Катрин, конечно. Мы оденем девочку как следует, она будет у нас хорошо питаться. И если почему-либо Люсиль надоест давать ей уроки, мы наймём ей учителя…
— Почему это Люсиль вдруг надоест? — проворчал Клеран.
— Может быть, всё так и есть, как ты говоришь, но зачем так скоропалительно? Не посоветовавшись? Не поразмыслив как следует… — От волнения голос Франсуа прервался.
— Я размышлял, да ещё как!.. — Ксавье не докончил фразы. Мог ли он рассказать отцу, что, встретив Воклера у дверей Люсиль, он не спал три ночи и затем принял решение — уехать, уехать, чтобы не видеть Люсиль, не знать, что возле неё этот пустой щёголь. — А к тебе, Клеран, просьба, — продолжал Ксавье уже спокойнее. — Я надеюсь, что ты будешь заботиться об отце. В другое время я поручил бы его заботам Бабетты и Люсиль, но, как ты знаешь сам, им не до него…
— Будь спокоен! — В искреннем порыве Клеран вскочил с места и заключил Ксавье в объятия. — Всё будет сделано, если ты решил бесповоротно. И за Катрин я присмотрю. А теперь покажи-ка мне контракт. Ты — горячая голова, и боюсь, как бы не подписал, чего не надо. Господин Куантро, может быть, и порядочный человек, но он прежде всего хозяин, а значит, норовит выгадать каждый франк.
— Вот это дело!
Обрадовавшись тому, что можно переменить тему, Ксавье охотно вытащил из кармана аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги — договор.
Воцарилось молчание.
Все три головы склонились над бумагой.
Глава тридцатая
Лионские ткачи
Дождливым августовским утром приехал Ксавье в Лион. Ему показалось, что сама природа встречает его здесь неприветливо. Дождь лил с короткими перерывами. Ксавье с трудом вытаскивал ноги из жидкой грязи, скопившейся на улицах. «Оставался бы ты в Париже, — сверлила в мозгу мысль и тут же набегала другая: — Не мог я остаться, бывает ведь, что человек не в силах справиться со своими чувствами. Работа в Лионе заставит меня забыть Люсиль и начать новую жизнь».
С маленьким саквояжем в руке отправился Ксавье разыскивать своего будущего хозяина.
Владелец мастерской, к которому направился Ксавье, г-н Куантро, брат его парижского хозяина, жил в собственном
Разговор с хозяином мастерской был короткий. Предупреждённый своим братом о приезде нового инженера, он только спросил:
— Условия работы вам известны?
— Да.
— В таком случае отнесите ваши… вещи, — тут Куантро-младший бросил неодобрительный взгляд на скромный саквояж своего нового служащего, — вот по этому адресу. Комната для вас готова. С завтрашнего дня приступите к работе. Я сам вам всё объясню.
Ксавье впервые почувствовал, как здесь в Лионе ему недостаёт его близких друзей. Не с кем перемолвиться словом. Не с кем поделиться впечатлениями от первых дней работы.
Отправляясь в Лион, Ксавье постарался разузнать, сколько мог, о жизни лионских рабочих. Но сведения эти оказались весьма скудными.
В 1831 году в лионской шёлковой промышленности было занято около сорока тысяч человек. Вместо фабрик работало множество крупных и мелких ткацких мастерских.
Лионские шелка прославили Францию во всём мире, обогатили её казну, а за свою многочасовую работу ткачи получали от хозяев грошовую оплату, на которую они еле могли просуществовать, да в придачу презрительную кличку «каню».
Гроза надвигалась постепенно.
Во время Июльской революции и сразу после неё уменьшилось потребление шёлка. К тому же всё ощутимее становилась конкуренция. Многим местным фабрикантам пришлось закрыть свои мастерские. Безработица была уже не только угрозой, — ткачам пришлось встретиться с ней на деле. Никто из них не мог рассчитывать на постоянный заработок. Не только уменьшилась потребность в шелках, но ещё и мастерки, стараясь угодить хозяину, по своему произволу отказывались давать работу тем ткачам, которые, как им казалось, угрожают спокойствию и слишком независимы.
Письмо домой Ксавье написал тотчас, как прибыл. Но всего несколько строк о том, что он добрался благополучно, хорошо устроился и здоров. Труднее было написать письмо-отчёт о своей новой жизни. Несколько раз он принимался за него, но тут же вычёркивал те строки, которые, казалось ему, могут огорчить Франсуа. Он хотел, чтобы у отца создалось впечатление, будто у Ксавье всё обстоит как нельзя лучше. Но это было не так. Больше всего огорчало Ксавье, что рабочие смотрели на него косо, считая его представителем «хозяина».
Но однажды Ксавье, работавший в конторе, пришёл в мастерскую, когда мастерок упрекал опытного ткача Робера за то, что тот работает слишком медленно. Молодой рабочий на его месте выткал бы больше. Робер защищался, объясняя, что ему самому было бы выгоднее работать быстрее, но он бережёт станок: тот настолько обветшал, того и гляди, развалится. Но мастерок твердил своё и уже начал грозить Роберу увольнением. Но тут вмешался Ксавье. «Я инженер, — сказал он, — и могу подтвердить, что ткач прав. Можно только подивиться, что на этом ветхом станке он вырабатывает такую хорошую ткань». Мастерок злобно буркнул себе что-то под нос, но оставил ткача в покое. А Ксавье поймал обращённые на него одобрительные взгляды других ткачей мастерской.