Череп грифона
Шрифт:
Соклей все понял. Он понял даже больше, потому что кивнул и ответил:
— Если я принесу серебро, твой отец не скоро услышит о сделке.
— Надеюсь.
Менедем махнул рукой, чтобы двоюродный брат скорее отправлялся, и Соклей, ухмыляясь, ушел. Менедем не любил оставлять за ним последнее слово, но еще меньше любил препираться с братом при посторонних.
Вскоре Соклей вернулся в сопровождении двух дюжих рабов, на бедре его висел меч. Даже в законопослушном Родосе носить с собой пять с
— Вот, держи, — сказал Соклей, вручая Фрасиллу кожаный мешочек.
Менедем протянул руку, и Фрасилл отдал ему куда меньший мешочек с изумрудами.
Прежде чем покинуть палубу «Дуновения», Менедем открыл мешочек, высыпал камни на ладонь и пересчитал их.
— Ты мне не доверяешь? — спросил Фрасилл обиженно.
— …Двенадцать… тринадцать… четырнадцать… — пробормотал Менедем. Потом, удовлетворенный, ответил: — Разумеется, доверяю, почтеннейший.
«Теперь я тебе доверяю».
— Но все равно лучше подстраховаться, чтобы не было беды.
— Подстраховаться? — повторил капитан крутобокого судна. — Вряд ли я теперь когда-нибудь снова почувствую себя в безопасности. Ну а сейчас вам лучше уйти, прежде чем вернется кто-нибудь из моих моряков и начнет гадать, кто вы такие и что здесь делаете.
— Как скажешь, — ответил Менедем.
Похоже, Фрасилл впервые попытался провезти что-либо контрабандой.
«Интересно, нельзя ли с помощью шантажа заставить его отдать нам изумруды задаром?» — подумал Менедем.
И тут же вздохнул: поздно. Они уже заключили сделку.
— Пойдем, Соклей.
Фрасилл ринулся в рубку со своим серебром, без сомнения, собираясь спрятать его понадежней, в самом потайном месте, какое только можно найти.
Когда двоюродные братья сошли на пирс, Соклей спросил:
— Ты прикидывал, нельзя ли дать ему еще меньше, так ведь? Я видел это по твоим глазам.
— Ну как ты мог обо мне такое подумать? — ответил Менедем самым невинным тоном.
И оба рассмеялись.
Придя домой, Менедем увидел, что отец уже ждет его во дворе.
— Дай мне посмотреть на драгоценные камни, которые ты принес, — потребовал Филодем.
«Вот и надейся сохранить все в тайне», — подумал Менедем.
Соклей, должно быть, сказал своему отцу, зачем ему понадобились деньги, а дядя Лисистрат тут же помчался в соседний дом, чтобы рассказать новости брату.
— Пожалуйста, господин. — И Менедем протянул отцу маленький мешочек, полученный от Фрасилла.
Как и Менедем чуть раньше, Филодем высыпал изумруды на ладонь. Но сын тогда поднес их поближе к глазам, чтобы как следует рассмотреть, а отец держал камни на вытянутой руке и все-таки недовольно ворчал — за последние несколько лет он стал дальнозорким.
Наконец
— Ты заработаешь деньги, продав их ювелирам и богатым людям. Наверняка. Сколько ты заплатил за все? Шесть мин?
— Пять с половиной, отец, — ответил Менедем.
— Ты мог бы справиться и хуже, — соизволил обронить Филодем; в его устах это была высокая похвала.
Под влиянием внезапного вдохновения Менедем сказал:
— Почему бы тебе не оставить себе один из изумрудов, отец, и не вставить его в кольцо или браслет, чтобы подарить Бавкиде? Ей бы такое понравилось; держу пари — немногие родосские женщины тогда смогут с ней сравниться.
И лишь выпалив это, Менедем остановился, чтобы подумать — зачем он такое сказал и не выдал ли случайно себя? Но Филодем, к его огромному облегчению, не заметил ничего необычного.
— Знаешь, а это неплохая идея, — кивнул он. — Женщины любят побрякушки.
Отец посмотрел на Менедема.
— Ты же у нас знаешь все о том, что именно любят женщины, так ведь?
То был обычный сарказм, но сейчас Филодем говорил как никогда довольным тоном.
— Ни один мужчина не знает всего о том, что любят женщины, — с великой убежденностью заявил Менедем. — Хотя кое-чему я тут научился.
Отец фыркнул.
— Ты знаешь достаточно, чтобы это помогало тебе попадать в беду повсюду от Галикарнаса до Тарента.
«И вполне достаточно, чтобы угодить в еще большую беду здесь, дома, если бы только я допустил такое», — подумал Менедем.
— Вот, выбери один для меня. — Отец протянул руку. — Мои глаза теперь уже не подходят для таких дел.
— У этого прекрасный цвет, — сказал Менедем, беря изумруд.
— Да, прекрасный, — согласился Филодем. — Я вижу камень лучше, когда ты его держишь, чем когда он у меня на ладони. Разве это не грустно? Старость — горькая вещь, без сомнения.
— Думаю, Бавкида будет счастлива, — проговорил Менедем.
«Узнает ли она, что подарок был моей инициативой, а вовсе не идеей отца? Сам я не могу ей об этом сказать… И часть меня — благоразумная часть — не хочет, чтобы Бавкида об этом узнала».
Мысли Филодема приняли иное направление.
— Сколько будет одна четырнадцатая часть от пятидесяти пяти драхм? Я не могу сосчитать в уме.
— Я тоже не могу, — сказал Менедем. — Соклей, наверное, смог бы.
— Не важно, в андроне есть счетная доска. Я подсчитаю там.
Отец пошел в мужские покои, где на столе, конечно, лежал абак.
— Тридцать девять драхм — и еще пара оболов сверху. — Филодем погонял бусины взад-вперед по пазам. — Мне придется, дабы возместить стоимость изумруда, переложить серебро из своих собственных денег в те деньги, что предназначены для торговли.