Череп на рукаве
Шрифт:
– Я что-то не понимаю... Руслан, – кажется, чтобы произнести моё имя, командирше Шестой интернациональной потребовалось сделать над собой известное усилие. – Некогда я знала твоего отца... много лет назад. Я получила совершенно точные сведения, что пленных освободил именно ты. Зачем тебе говорить сейчас, что ты не имеешь к этому никакого отношения?
«Интересно, как ты могла получить „совершенно точные сведения“? – мелькнула лихорадочная мысль. – Я был без брони, покрытый маскировочной мазью. Лицо закрыто. Я был почти наг,
– Не могу знать, о чём вы ведёте речь, мадам. Всё. что я могу вам сказать, – что я Руслан Фатеев, личный номер такой-то, занимал должность командира отделения в пятом взводе пятой роты отдельного десантно-штурмового батальона «Танненберг» из состава Третьей десантной дивизии «Totenkopf». Выполнял задание командования по охране научной экспедиции, изучавшей некий артефакт нечеловеческого происхождения. Это всё, что я могу сказать вам, не нарушая присяги и оставаясь в рамках конвенций. Если у вас больше нет вопросов ко мне, прошу отвести меня к моим людям.
– Погоди, Руслан, – озабоченно сказал Кривошеев. – Ты хочешь сказать, что ты... не более чем простой штабс-ефрейтор имперской армии? Штабс-ефрейтор, считай, гитлеровского вермахта? Я правильно тебя понял? И мы, враги Империи, – враги тебе?
– Адольф Гитлер умер много-много лет тому назад. К нынешней императорской армии он не имеет никакого отношения, – по-уставному ответил я. Конечно, сам я при этом знал, что записанное в уставе – чистое вранье, иначе нынешний рейхсвер не копировал бы с такой маниакальностью организационную структуру вермахта.
– То есть мы, интернациональные бригады, для тебя враги, – медленно проговорила Дариана. – И ты пошёл в армию исключительно добровольно. И твой почтенный отец справедливо лишил тебя наследства...
– Мы-то полагали, что ты наш, – вдруг прямо сказал Кривошеев. – Что ты вступил в ряды... по заданию Центра. Что ты разведчик. Такой же, как... как и многие другие. Ты солгал нам, что не освобождал пленных. Там была твоя девушка, Дзамайте, ты узнал об этом и... То есть ты или нам не доверяешь, или на самом деле – враг. Не доверять нам – глупо. Мы в открытой войне с Империей. Мы уничтожаем имперцев всюду, где только можем. Мы стараемся, чтобы земля горела у них под ногами. Повсюду, на всех планетах. Пока они не уберутся к себе на Внутренние, оставив нас, Дальние Колонии, жить так, как мы считаем нужным. А мы считаем нужным объединиться в Демократическую Федерацию Человечества, дать людям свободу и...
– Погоди, Егор, – остановила его Дариана. – Признаться, я уже совсем ничего не понимаю. Почему ты лукавишь с нами, штабс-ефрейтор?
– Я не лукавлю, мадам. Я ответил на те вопросы, на которые обязан был ответить согласно конвенции. Что касается всего остального, могу лишь заявить ещё раз – никаких пленных я не освобождал. Я знал, что... Дзамайте находится среди них, но
– Тебя отведут к твоим людям, штабс-ефрейтор, когда мы сочтём это необходимым, – прищурилась Дариана. – Тогда мне придётся ещё поспрашивать тебя. Раз уж ты решил прикинуться крутым имперским штабс-ефрейтором.
– Спрашивайте, мадам. Я не думаю, что вы сами захотите нарушать Женевскую, Гаагскую и прочие конвенции, поэтому не знаю, чем ещё смогу быть вам полезен.
Дариана и Кривошеев опять переглянулись. Словно никак не могли решиться на что-то.
– Разве что вы решите выменять нас на ваших, которых взяли на Сильвании, – прибавил я.
Оба моих собеседника молчали и занимались какими-то непонятными «переглядушками». Словно разом проглотили языки. Верно, я повёл себя совсем не так, как они этого ожидали.
– Сделаем ещё одну попытку, штабс-ефрейтор, – вдруг сказала Дариана. – Думаю, тебе будет интересно узнать, что Далия Дзамайте спаслась. Вместе со многими другими пленными. Если бы не твоя ретивость, штабс-ефрейтор, они спаслись бы все.
Я постарался сохранить каменное выражение лица. Здесь уже ничего не изменишь и не исправишь. А следовательно, и нечего давать волю эмоциям.
– Тебе даже всё равно, осталась ли Даля жива или нет? – испытующе осведомилась Дариана.
– Мадам, я не стану отвечать на эти вопросы. Вы, конечно, можете применить физическое насилие...
– Мы имеем полное моральное право его применить, – резко бросила командир Шестой интернациональной. – Империя не признаёт конвенций о гуманном обращении с пленными. Наших товарищей пытают. Тех, кто «не представляет интереса», просто уничтожают. Или, что ещё хуже, – продают Чужим. Это тоже для тебя новость, штабс-ефрейтор?
Я молчал. Пока меня не лупят арматурой и не прижигают сигаретами, буду отмалчиваться. Когда перейдут к пыткам, заговорю – чтобы они поверили каждому моему слову. Для этого придётся потерпеть.
– По глазам вижу, что не новость. И ты, русский, продолжаешь утверждать, что добровольно надел эту форму?
На это можно и ответить.
– Так точно, мадам.
– Ага. Значит, всё-таки до конца в молчанку решил не играть... Это радует. Что ещё скажешь, штабс-ефрейтор?
– Зависит от ваших вопросов, мадам.
Несколько мгновений они оба смотрели на меня. А потом как-то сразу, дружно махнули рукой и вызвали охрану. Каковая и препроводила меня в низкий, тёмный – но сухой и чистый блиндаж, где сидели остальные семнадцать моих товарищей по несчастью.
– Командир! Руслан вернулся! Живой!
– Командир, ты в порядке? Командир, ты как? Командир, ты им ничего не сказал?
– Спокойно, спокойно, ребята, – я поднял руки. – Ничего страшного. Никто меня не пытал. Так... поговорили самую малость.