Черепахи до самого низа. Предпосылки личной гениальности
Шрифт:
Бейтсон дальше говорит о том, что «первичный процесс» (мы называм это вторым вниманием) «характеризуется отсутствием отрицаний», и, если кстати вспомнить произведение Розали, «отсутствием грамматического времени...», то-есть, вчера, завтра, сегодня, десять лет назад и двадцать второй век присутствуют вместе, без обозначений времени.
Справедливо и то, что тема обсуждения первичного процесса отличается от темы языка и сознания. Сознание говорит о вещах и людях и присоединяет предикаты к конкретным вещам или людям, о которых уже шла речь. В первичном процессе вещи или люди обычно не идентифицированы, и в центре обсуждения находятся взаимосвязи, которые, как предполагается, существуют между ними.
Джуди: Прекрасно.
Джон: И если вернуться назад и послушать то, что написала Розали, то часть этой утонченности должна бы войти в взаимосвязь и занять место в семействе – совокупности связанных между собой вещей,
Джуди: Наподобие «Люди есть трава.»
Джон: Синтаксис: два дня назад в контексте создания процессов, называемых осведомленностью, вниманием и диссоциацией, я просил поверить мне, что позже объясню, каким образом мы от цельного и конгруэнтного оленя, пасущегося на лугу возле ручья, переходим к Макдональдсу. Я сказал, что ключевым шагом было понять, каким образом репрезентация возможного и никогда ранее не ощущаемого мира входит в нейрологию этого прекрасного невинного оленя. Отметьте себе – первая диссоциация, первый разрыв тесной связи между живым созданием и контекстом, первая неконгруэнтность, первородный грех, дерево познания и яблоко диссоциации – называйте, как хотите. Ключевым шагом является тот, который соединяет безыскусный организм, полностью привязанный к контексту, чьи внутренние репрезентации содержат только природные репрезентации – те, которые исходят из окружающего мира и прошли через ряд трансформаций, обусловленных нейрологически, – и создание, имеющее репрезентацию, которую никогда не испытывало; откуда пришла эта возможная, но никогда не виданная раньше репрезентация? Благодарю за доверие: вот мой рассказ.
Вчера я высказал предположение, что синтаксис – это одна из трех характеристик, которые отличают наш биологический вид от других видов. Итак, однажды утром очень, очень давно пещерный человек Орк вышел из пещеры. Конечно, в то время все еще пребывало во втором внимании. Значит, выходит Орк однажды утром из пещеры. Одним из утр. Я в них не разбираюсь. Все они на одно лицо (Смех).
Джуди: Это твое дело – разобраться.
Джон: (зевая и потягиваясь) Словом, Орк выходит из пещеры и оглядывается вокруг. Видит этот водоем, водосборник, да? Тут выходит Норк и становится рядом. В их предыдущей совместной лингвистической истории попадались полезные фразы, которые повторялись, вроде: «Вода вкусная».
Джуди: «Я пью воду»...
Джон: ...«Я вижу скалу», «Я вижу воду», « Я вижу саблезубого тигра, беги!», и еще много такого же. То-есть, существуют классы предложений, созданных ими и хорошо сформулированных в синтаксисе языка, на котором они говорили, где существительные «вода», «скала», «саблезубый тигр», «Джордж», «Мэри», «Марта» – все находились в одной синтаксической нише: скажем, служили подлежащими или прямыми дополнениями предложения. Обратите внимание, какое индуктивное следствие имеет система синтаксиса – система, где позиция по отношению к другим частям предложения дополняет значение всего предложения – по отношению к нашим внутренним репрезентациям. Предположительно, до появления синтаксически связной языковой системы наши внутренние репрезентации были очень тесно прикреплены к определенным характеристикам физического мира. Например, те части физического мира, о которых у нас сложилось ощущение как о горячих, были поделены на природные классы: скажем, отдельно те, которые имеют сильно отражающие свет поверхности, или те, что издают звук, когда по ним ударить – они составили свои природные классы. Таким образом ощутимые физические свойства мира, взаимодействуя с нашими генетически специализированными нейрологическими фильтрами, определили принципы классификации, которые позволили нам группировать разнообразные ощущения в природные классы. Заметьте, что каждый из них проверялся эпистемологически: они явились предсказуемым результатом интенсивного взаимодействия наших перцептивных фильтров с окружающим миром. Тут появляется непредсказуемое явление – синтаксис. Синтаксис природного языка индуктивно устанавливает целиком новый принцип внутренней классификации. Другими словами, частицы наших ощущений определяются в один и тот же класс, не перепроверяясь ни окружающим миром, ни нашими нейрологически специализированными фильтрами. Конечные внутренние репрезентации устанавливают связи и группы отражений реального мира, которые являются совершенно произвольными звеньями опыта, никогда ранее не пережитыми носителем этих репрезентаций. Декорации построены, на сцену выходит Орк...
Джуди: Он, наверное, очень устал, этот Орк.
Джон: ...возможно, была долгая ночь. Он говорит: «Я пью воду, вода хорошо». И Норк говорит про себя: «Да-а-а». На самом деле он не говорит «Да-а-а», то-есть, у него еще не сформировался внутренний диалог (смех). Это один из путей появления сознания. Итак, он не говорит: «Да-а-а».
Джуди: Нечто заметное.
Джон: ...своим присутствием, а не отсутствием. Следовательно, в репрезентативной системе второго внимания Норка запускается действие – схватить камень с очевидной целью. Во время речевого акта происходит внутренний сдвиг, и вместо слов: «Я пью воду» у него получается: «Я пью камень».
Во втором внимании мы имеем сумму всех репрезентаций событий реального мира, дошедших до нас через фильтры нашей нейрологии. Они представляют собой итог всех переживаний, искаженных фильтрами и затем хранящихся в сравнительно неорганизованном виде во втором внимании. Это означает, что во втором внимании нет ничего такого, чего бы не было в мире переживаний в какой-то момент истории этого отдельного фенотипа, этого организма – Норка. В определенном смысле, этот организм привязан к своему окружению слишком туго. Та оговорка стала магическим моментом в истории человека, потому что вечером того дня, когда саблезубый тигр ушел и все сидели у костра, Орк произнес: «Ух, Норк сказал: „Я пью камень“.Га-га-га!», и все сидящие у костра стали посмеиваться, так? А это магический момент в эволюции человека, потому что в сознании каждого из этих вторых вниманий... Случилось что?
... что-то появилось в их репрезентациях мира, чего никогда не было в самом мире. И с помощью оговорки они освободились от засилья исключительно чувственного опыта. Это не проблема. Мы пытаемся вернуться к нему. Но они пыталися из него вырваться. Важность этого странного создания – синтаксиса – невозможно переоценить. Можно уловить то, как это удивительное создание вносит искажения даже в современные естественные языки. Я говорю о процессе номинализации. Любое создание, которое может ввести нас в заблуждение, заставив сначала говорить, а потом и соответственно поступать, как будто понятия любовь, решения и власть принадлежат к тому же классу, что и кирпичи, вода и Клинекс, – коварное и опасное создание, с которым надо быть начеку.
Джуди: Создан вероятный мир...
Джон: ...с помощью оговорок, и я бы предположил, что создание техники является нашей реакцией на рассогласование между репрезентациями второго и первого вниманий, которые мы создали внутренне, оговорившись, и тем, что мы на самом деле делаем в данный момент. Может, кто-то однажды, наблюдая за птицей, сказал: «Я летаю» – ошибка, ошибка. А теперь мы действительно летаем. Добрый старый Норк.
Джуди: Добрый старый Норк. Мы в большом долгу перед этим парнем.
Джон: Вот и я о том же.
Доктор Эриксон изобрел для своих внуков игру, которая понравилась и им, и ему самому. Она прекрасно иллюстрирует использование паттернов логики второго внимания. Мы подверглись этой игре по случаю визита к Эриксону во время возвращения из Оклахомы домой в горы Санта-Крус. Когда мы заехали домой к Эриксону, Бетти Эриксон, супруга и пожизненная сотрудница Милтона, любезно поздоровалась и провела нас к Милтону и другим гостям из Мичигана, которые находились в другом доме. Доктор Эриксон принял нас сердечно, а мы слегка удивились, узнав в гостях людей, которых сами послали к нему. После небольшой вежливой и весьма приятной беседы Эриксон вручил мне машинописный лист бумаги, объявив, что он содержит головоломку, и велел нам с Джудит прочитать нашим детям Майку, Кэти и Эрику, а также другим гостям ключи к загадке, для обдумывания . Вверху листа было вступительное обращение Эриксона к его внукам, где он предлагал им разгадать загадку и прислать решение дедушке Эриксону. Тот, кто найдет ответ, совпадающий с дедушкиным, получал десять долларов. Далее сообщалось, что дети в решении задачи могут прибегнуть к помощи взрослых, но сам дедушка подозревает, что такая помощь вряд ли пригодится. Ниже шел список около десятка ключевых фраз. Эти ключи, согласно инструкции, следовало читать вслух, а слушатель должен был найти слово, синонимичное к ключевой фразе. В какой-то момент, гласила далее инструкция, из процессов второго внимания внимательного слушателя должно было спонтанно возникнуть наименование известного занятия человека, которое и было ответом на загадку. Джудит и я по очереди читали следующие фразы:
а) последняя вещь, которую светская женщина надевает перед выходом из дома, идя на чай
б) группа полностью зрелых личинок
в) группа мужчин, поющих низкими голосами
г) летающее млекопитающее
д) сорт английских сигарет
е) кусок углерода, подвергшийся высокому давлению и температуре
ж) множественные дефекты женских чулок