Через бури
Шрифт:
— Конечно, у Маши это получилось бы лучше, но, слава Богу, мы оставили ее в Челябинске. Волноваться будет, бедняжка.
— Кто о чем, а он о своей Маше, — усмехнулся первый пилот, крепкий мужчина с ямкой на выдающемся вперед гладко выбритом подбородке.
— Спасибо, товарищ пилот. Мы обязаны вам своими жизнями, — произнес бородатый пассажир, похожий на дореволюционного профессора. — Вы так удачно посадили машину.
— Машину я разбил, а спас вас вот он, второй пилот. Это он отговорил меня садиться на мель. И очень правильно сделал. Колеса
Ну, уж и спас, — отозвался добродушный, улыбающийся, несколько полноватый летчик. — Просто перестраховка. Если бы знать, что песок мели сырой, плотный, лежалый, сели бы, как на полосу. Но если он подсох — колеса зароются в него, тогда беда.
Выходит, мель заманивает вашего брата, как коварная Лорелея свои жертвы? — сказал «профессор».
— Вроде бы так. Разве что только песни не поет, как сирене положено.
Заботливый штурман вынес карту, пометив на ней их местонахождение:
— Вам нет смысла ждать комиссии. Я тут вам проложил путь, как лучше всего до Чебоксар добраться. Выходите на проселочную дорогу. Может, кто и подхватит вас на подводе.
— А вы? — спросил, обращаясь ко всем летчикам, Саша Званцев.
— А мы под суд пойдем и должны дождаться комиссии у разбитой машины.
— Как же без нас? Мы готовы дать свои свидетельские показания о вашем героизме. Своим присутствием доказать, что мы живы-. Кто-нибудь из нас останется, как представитель уцелевших.
Саше стало до боли стыдно, что он в этот момент промолчал. Он конечно же спешил к Чанышеву, к неизвестному высокому лицу, которое посмотрит его модель, даст ход его изобретению. И в то же время он не считал возможным оставить людей, спасших им всем жизни, ценой Бог весть каких для них последствий. Он хотел уже заявить, что останется вместе с экипажем. Но командир отвел самоотверженность пассажиров:
— В этом нет нужды, друзья, список пассажиров, летевших с нами, комиссии будет известен. Штурман оформит ваше общее заявление, что вы живы и здоровы. Мы и так в неоплатном долгу перед вами за задержку. Ведь без спешной надобности самолетами не летают. Вам немало времени понадобится, чтобы пешком добраться до Чебоксар и оттуда — поездом до Москвы. Счастливого вам пути, друзья. Мы будем помнить о вас.
— Спасибо на добром слове, командир, — сказал пассажир с пластырем на щеке. — Оставшись живыми благодаря вам, каждый из нас даст свои координаты для выступления свидетелем на суде, если он состоится.
На том и порешили. Быстро оформив в кабине документы, подготовленные штурманом, тепло простившись с летчиками, шестеро спасенных, по новому видящих мир, куда спешили вернуться, двинулись в путь, взбираясь по откосу оврага. Они искренне считали, что все встречные, узнав об их судьбе, сочтут их героями, готовые во всем помочь. Наивность их объяснялась лишь радостью возвращения к жизни.
Они выбрались из оврага в яблоневый сад. Идя по тропке,
Девушка непонимающе слушала их, а при слове Чебоксары вдруг кинулась бежать. Из-под ее сарафана замелькали босые пятки.
— Она не поняла нас и побежала к жилью, — сказал кто-то из пассажиров. — Надеюсь, мы встретимся с местным руководством.
И потерпевшие кораблекрушение двинулись вслед за беглянкой в поисках сочувствия. Расчет был правильный — скоро они вышли к рубленому дому. В просторной комнате с портретами классиков марксизма и бюстами Ленина и Сталина стоял большой письменный стол и перед ним несколько рядов стульев. Очевидно, это была комната правления колхоза. За столом сидел щуплый человек в очках золотой оправы и прилежно что-то писал, не поднимая глаз. Когда шестерка спасенных выстроилась перед ним, он снял очки и маленькими, близорукими глазами стал разглядывать посетителей, потом спросил на непонятном языке. Убедившись, что его не поняли, повторил по-русски:
— По-чувашски говорите?
— Нет, мы — русские. Наш самолет разбился, — начал было «профессор», который действительно оказался профессором МВТУ, избранный единогласно за старшего, но человек за столом, очевидно, председатель правления, прервал его, подняв руку, ладонью вперед:
— Зачем наша добра девица пугал? Грозил забрать, на Чебоксар отвозить?
— Что вы, товарищ председатель! — удивился таким словам профессор. — Ваша прелестная девушка просто не поняла нас, мы ей объясняли, что попали в аварию и теперь добираемся до Чебоксар, чтобы попасть в Москву.
— Зачем поверить? Бумага давай.
— Какую бумагу? — возмутился профессор. — Наш самолет разбился недалеко от вас, в овраге. Там летчики остались. Можете проверить.
— Без бумага не проверяит. Без бумага — нет-нет! Обман…
— Будет тебе бумага, и без обмана! — неожиданно вмешался Саша Званцев. Он подошел к стоящему в углу столику с родимой пишущей машинкой «ремингтон», заложил в каретку бумагу и после пулеметной очереди, восхитившей бы бывшую баронессу фон Штамм и удивившей его спутников, вынул листок, размашисто подписал американским «паркером», подарком Аскарова, затем испачкал чернилами свой большой палец и, прикладывая к бумаге, повернул его.
Получилось нечто похожее на неразборчивую круглую печать.
— Ну, вот тебе, товарищ бюрократ, требуемая бумага. Теперь все в порядке?
— Нет порядок. Мой имя Петров. Нет Бюрократ. Пиши Петров. Нет ошибка.
— Есть конверт? Письмо на почту послать. Как твой сад называется?
Председатель вынул из ящика стола конверт с напечатанным на нем на двух языках названием садового колхоза. Саша взял его, припечатал: «Председателю тов. Петрову», и вложил в конверт письменную просьбу содействовать потерпевшим аварию.