Через двадцать лет
Шрифт:
– Мне полезно подумать и проветриться, тут не слишком далеко, - Алекс указал куда-то за спину, будто несколько кварталов да театра были для него ерундой, - и вот ещё, Эрика…
– Да?
– На случай, если опять начнёте себя грызть, повторяю: вы ни в чём не виноваты, - выдержав паузу, режиссёр едва заметно улыбнулся, - он жив – а с остальным разберёмся. Теперь постарайтесь отдохнуть, хотя бы немного. Утро, как вы и сказали, будет паршивым…
* * *
«Вы ни в чём не виноваты…»
Возможно, Алекс был прав, но возможно и то, что театр поджидали крупные неприятности. А если представить, что могло происходить, отправься режиссёр домой сразу после спектакля… От возможных исходов голова пошла кругом, и Эрика только теперь, оказавшись в маленькой привычной «гавани», в окружении знакомых стен и предметов, поняла, как же испугалась – из-за Дэна и его падения, встречи с Леонардом, появления врачей и всей проклятой ночи с неудавшимся свиданием.
– Лучше бы и правда на поезд опоздала, - сказала девушка себе.
Заведя будильник, она в одежде, как была, растянулась на кровати поверх пледа, но сон не шёл. Каждые пятнадцать минут подсознание выкидывало фортель, заставляя вскакивать, переворачиваться на другой бок, проверять время и, ругаясь, снова пытаться заснуть. Наконец, когда стало понятно, что ничего путного из отдыха не выйдет, Эрика села и потянулась, разминая мышцы. На часах было почти пять утра – пытаться и дальше заснуть не имело смысла. А вот привести себя в порядок и встать к плите вполне следовало. Лучше всего думалось именно так, в процессе готовки…
* * *
Путь до театра занял больше, чем он обрисовал, но Александр не жаловался – выветрить из головы кофейные пары и кошмары стоило незамедлительно. До рассвета было ещё далеко: метро пока не открылось, автобусы отсутствовали, одни только жёлтые такси изредка мелькали на улицах, прячась за другими автомобилями, точно из боязни, что понадобятся кому-то. Если не помнить, что заставило выйти на улицу, мир можно было назвать прекрасным.
Парни из охраны, давно и от греха подальше выключившие радио, наперебой стали расспрашивать про мистера Спаркса, едва завидев шефа. Алекс хотел, сказать, что мистер Спаркс – счастливчик и родился в рубашке, но в последний момент что-то удержало от радостных объявлений.
– Врачи не сообщили пока ничего конкретного, - следуя зову интуиции, режиссёр сделал максимально непроницаемое лицо, - надо ждать, ребята, и всё выяснится. Вы пересмотрели записи, как я просил?
– Да, сэр, и несколько
– А что в помещении?
– Я проверил туалет на первом этаже, мистер Гаррет, - сообщил Джеффри, младший из ночного состава, - окно было открыто: рама оставалась в нужном положении, плотно зафиксированная, но с поднятой ручкой. И чтоб нам провалиться, сэр, но это не выдумка, и не наша забывчивость.
Алекс, никогда не спешивший с выводами, обвинениями и любыми высказываниями, кивнул. Дело становилось всё менее бредовым и всё более неприятным.
– Возвращайтесь на рабочее место, господа. Джеф, а вы – со мной, посмотрим, что там с окном.
В душе режиссёра зашевелилось чувство, сродни тому, что возникло возле дома, при обнаружении следов. Напоминавшая дикобраза подозрительность, острая и опасная. Алекс не любил подозревать людей – знал, что доверять им стоит через одного, минимум, но открытые подозрения… Для них прежде не имелось повода, но и совладать с ними теперь не получалось. Что, если кто-то за пультом, кто-то из этих любителей матчей и анекдотов…
В Стрейт рут ведь было не баловство? Не баловство, верно?
«Что-то ещё случится», - так ему сказал патруль?
Окно в мужском туалете оставалось в том виде, в каком обнаружили. Без следов, без отпечатков и вообще видимого доказательства злых умыслов. Поднятая ручка и заверения, разумеется, ни о чём не говорили, но… Оттянув на ладони рукава свитера, Алекс распахнул окно пошире и выглянул наружу. Затем, опершись о раму, выпрыгнул на улицу, проверяя догадку. По углам здания стояли камеры наблюдения – их наклон был, вероятно, слишком сильным, а расстояние – слишком большим, чтобы выбранная точка попадала на экраны. Напротив располагалась парковочная площадка – не служебная, а уже общая, за ней – дорога и начинавшиеся густые ряды домов.
– Ты либо псих, либо гений, если только существуешь, - пробормотал Алекс. Джеффри за спиной озадаченно кашлянул.
– Сэр?
– Ничего, мысли вслух, - ответил режиссер, поворачиваясь к охраннику, - захлопните раму, как было, тоже через ткань, а я вернусь нормальным способом.
– Вы будете в кабинете?
– После – да, а сперва пройду в зрительный зал.
Поглощённый мыслями, Алекс направился в обход, не замечая утреннего мартовского холода. На сцене, кроме убранного злосчастного цилиндра, всё оставалось по-прежнему: беззубая пасть открытого люка хищно чернела под горевшими софитами – ровно так, как он сам включал их из-за кулис. С ужасом думая, насколько неслучайно интуиция задержала на работе, мужчина поднялся сперва на верхний ярус балкона, созерцая ту же картину издали, а затем – выше, на осветительский пульт.