Через двадцать лет
Шрифт:
– Говори. Я знаю, о чём пойдёт речь…
Дэн, вскрыв зубами пакет желатинок, достал сразу пригоршню. И пошагово описал события накануне вечером. Эти же описания он вскоре повторял для полиции, а ещё через день – для незнакомой брюнетки, навестившей его и представившейся как детектив Тейлор.
– Детектив? – он не ожидал такого визита, не смотря на заинтересованность в продвижении расследования.
– Вас Александр Гаррет просил приехать?
– Нет, мистер Спаркс, - женщина поправила прижатые невидимками
– Эйб? – такого Дэн тем более не ожидал.
– Оу, да… ясно. Вы по поводу случившегося?
– Верно. И я буду очень признательна, - вытащив из кармана небольшой диктофон и щёлкнув кнопкой, детектив установила его на тумбочке. Дэн, стараясь быть последовательным, повторил историю, про себя вспоминая, слышал ли он от Эйба раньше о мисс Тейлор. Выходило, что не слышал. Впрочем, Бронвин, как её звали неофициально, не могла не запомниться. Она задавала прежние вопросы и получала прежние ответы, но на упёртого копа-скептика не походила.
– Думаю, наша встреча не последняя, мистер Спаркс, - заметила в конце женщина и добавила, - берегите себя. А лучше некоторое время проведите вдали от работы.
В её словах был, разумеется, резон, да и само появление человека, верящего в покушение, кое о чём говорило. Но Дэн просто не мог представить себя бездельничающим в разгар сезона и оформления спектакля. Он чувствовал ответственность за людей и за свои партитуры – над последними старик Спенсер наверняка ломал голову.
– Спасибо, что приехали и верите мне, - поблагодарил парень, - но знаете, из двух любимых вещей – сидения за рулём и за пультом – одну я в состоянии и жажду выполнять.
Бронвин кивнула.
– Тогда будьте осмотрительны в театре. И удачи вам.
Дальнейшие события показали, что удача нужна хотя бы для выдерживания многочисленных визитов: труппа и бывшие собратья-машинисты, словно сговорившись, появлялись то по одному, то сразу тройками. От изматывающей стихийной популярности и описывания одних и тех же вещей даже синяк на лбу разболелся. Безумно хотелось увидеть Эрику, но она как раз была далеко – в Нью-Йорке, куда уехала только после заверений, что за неделю ничего не случится, и в дурацкой пижамке он всё равно не сбежит из госпиталя. Удачность идеи с побегом Дэн осознал после того, как родители, навещавшие ненадолго и в одиночку, неожиданно нагрянули вместе. Минут пять речь шла о пустяках, пока, наконец:
– Мы подумали, а не лучше ли тебе временно переехать домой, в Гринплейс? – Анжела, как обычно, осторожничала в беседе.
– Так, наверное, удобнее…
Дэн, которого молчаливое и непонятное присутствие отца не радовало, постарался быть столь же учтив:
– Спасибо, ма, но нет. При любых плюсах дома, мне куда лучше и удобнее в моей квартирке. Да и к работе ближе.
– Но врачи утверждают, что тебе…
– Брось.
Леонард Спаркс, точно окутанный сгущающимся воздухом, вздрогнул.
– Мы не в игрушки играем, сын. Тебе необходимы покой и отдых.
– В самом деле? – Дэн, смотревший то на мать, то на свои коленки, накрытые одеялом, за отцом следил лишь краем глаза.
– Ну, поэтому я и не хочу перемен. Через пару дней вернусь на Кранберри стрит.
Леонард шумно вздохнул, с трудом контролируя извечный темперамент.
– Анжела, оставь нас, пожалуйста.
– Да, но…
– Всё будет нормально. Просто дай нам поговорить наедине.
И Дэн, и его мать знали, что за подобной фразой вряд ли может следовать что-то хорошее, но миссис Спаркс, вопреки ожиданиям, вышла в коридор, на пороге оглянувшись. Леонард проводил глазами супругу и повернулся к наследнику.
– Когда ты поумнеешь и перестанешь вести себя как взбалмошный мальчишка? Мы с твоей матерью переживаем, каждый день думаем об этом проклятом театре, который едва не убил тебя! Ждёшь повторений? Ты не осторожен в работе, так сейчас прояви сдержанность!
Он говорил и говорил, прохаживаясь по палате и взирая с неодобрением. Темперамент проявлялся, но на очередном повороте, спотыкаясь о рухнувший монолог, доктор Спаркс замер. Дэн откинулся на подушки и смотрел на него совсем не так, как восемь лет назад. И даже не так, как минувшей зимой. Его голубые глаза – глаза Анжелы – были спокойны, в них читалась только грусть. «Странная грусть, - отметил мысленно Леонард, - странная и весёлая».
– Остановись, папа, - будто внезапно сильного взгляда недостаточно, заговорил Дэн, - остановись, ты ничего не добьёшься. Я устал от твоего неприятия, непонимания и ненависти.
– Что?
– Перестань, ты продолжаешь ненавидеть меня, а я сделал не одну попытку к примирению, - молодой человек нервно усмехнулся, - знаешь, достаточно было всего лишь принять мое несоответствие, принять жизнь, которой я живу. Я тоже не просил многого, а?
Леонард, словно пригвождённый к месту, смотрел на сына.
– Не хочу больше извиняться за свою неправильность, - продолжил тот, - я извинялся слишком часто. Театр – мой мир, мой долг и мой смысл: у меня есть превосходная работа, есть друзья, о которых я и не мечтал раньше, есть любимая девушка и куча планов! Теперь скажи, в чём из этого я перед тобой виноват?
Слова, превращённые из вопроса в восклицание, своим звучанием вернули давно забытый удар. Бояться надоело, надоело вновь и вновь бессильно ходить по нескончаемому конфликту и считать напрасные попытки. Если нет – то нет, пускай. Не каждому везёт, не у каждого получается. Что бы там ни случилось, в Гринплейс он не вернётся, не станет слушать неизбежное «Я же говорил» или «Я так и знал» и зависеть от кого-то. Хватит.