Через кладбище
Шрифт:
– Это плохо, - вздохнул Михась.
– Что плохо?
– Ну, что вы не верите.
– Да верю я, дорогой, во все верю, - задергал вожжами Сазон Иванович. И немцы ведь верят, что я их верный слуга... Перед самой войной, если ты хочешь знать, время прошлое, брата моего родного, Степана, в Сибири невинно сгубили. А брат у меня был лучше меня - партийный, настоящий, с юных лет коммунист. И по профессии - военный врач. Вот немцы все учитывают и считают, что из-за брата я должен быть теперь лютый враг Советской власти...
Издали послышался
А возле них ходил обсыпанный по плечам опилками худой старик в мятой шляпе.
– Тараничев, - поглядел на него Сазон Иванович. И приподнял картуз: Доброго здоровья, Федор Федорыч. Бог помощь...
И старик махнул шляпой, поздоровался.
– Богатый был при нэпе мужчина, - объяснил Сазон Иванович, когда они проехали.
– Десять лет, наверно, в лагерях где-то пробыл. И вот при немцах вдруг объявился. Дом строит. Женился тут на днях на старости лет на молодой красноармейке. Значит, тоже на что-то рассчитывает, располагает...
Все это, однако, мало интересовало сейчас Михася. Его поразили слова Сазона Ивановича о брате. И он только об этом думал. Наконец решился спросить:
– Кто же погубил вашего брата?
– Да разве одного моего брата... И вот немцы сейчас пишут об этом в своих газетках, колют нам глаза: глядите, мол...
– Немцы нам - враги, - сердито прищурился Михась.
– Неужели мы будем слушать фашистов и читать их газетки?
– Но ведь люди-то наши читают, - вынул из передка телеги клочок газеты Сазон Иванович.
– И эти газетки действуют против нас. Огорчают наш народ. И мешают нам воевать, поскольку люди наши не все соображают, где правда, а где вранье. Нет, Михась, подрастешь, тогда сам, если будет, конечно, возможность, разберешься. Не стану тебе головушку забивать...
Сазон Иванович придержал лошадку, засунул под себя вожжи, разгреб солому, достал бутыль и прямо из горлышка отхлебнул вишневки.
– Крепкая, - поморщился.
– Тебе не предлагаю. Не надо тебе привыкать, если ты еще не научился. И по важному делу едешь. А мне - ничего...
– Вы тоже в конце концов сопьетесь, - посмотрел Михась в посоловевшие глаза Сазона Ивановича.
– И война кончится, и наша победа будет, а вы вдруг сопьетесь.
– Сопьюсь, - вытер бороду обеими ладонями Сазон Иванович.
– Очень просто может случиться, что и сопьюсь. Но сперва дело сделаем... Так ты что, стало быть, завтра обратно поедешь? За тобой заехать куда или как? Ты скажи мне сейчас, чтобы я знал заранее...
– Нет, я, наверно, завтра еще не управлюсь. Думаю, послезавтра.
– Тогда так, - поднял бурый, прокопченный в куреве палец Сазон Иванович, сосредоточивая внимание.
– Если тебе будет нужна лошадь, ищи меня на мельнице каждый день в два
– Мыло, - чуть помедлив, ответил Михась.
– Мыло?
– удивился Сазон Иванович. Потом хлопнул Михася по плечу и засмеялся: - Молодец! И правильно - это походит на мыло. В сорок первом году многие бабы у нас находили эту вещь в лесах и думали, что мыло. Пробовали стирать, но пены не получается...
Михась смутился и даже покраснел. Был уверен, что Сазон Иванович не знает, за чем он едет. Неужели ему это сам Казаков сказал? Очень странно...
Уже видно было в легкой дымке водонапорную башню в Жухаловичах. В сорок первом году ее разбило снарядом. А недавно немцы восстановили.
По обеим сторонам улицы Дзержинского лежали развалины.
У развалин бывшего Дома просвещения имени Янки Купалы дорогу перешла черная фигура в длинной поповской рясе.
– Тьфу, - гневливо сплюнул через левое плечо Сазон Иванович, чуть не угодив в Михася.
– По прежним временам - плохая примета. Дело может испортить.
Поп обернулся и поздоровался. И Сазон Иванович почтительно приподнял картуз.
– Махолкич Демид. Бывший счетовод из Заготсырья, - сообщил он Михасю. Ты смотри, как вся жизнь кувырком пошла. Счетовод в попы подался. Ну ничего. Все-таки он не очень еще настоящий поп. Может, примета и не оправдается. Так что же, Михась, кругом тебя везти или здесь сойдешь? остановил лошаденку у развалин здания бывшего горсовета.
– Тебе на Коровинскую?
– Да я сам еще не знаю, - опять смутился Михась.
– Я, пожалуй, правда здесь сойду.
– Чего не знаешь?
– усмехнулся Сазон Иванович.
– Куда тебе идти, не знаешь?
– Нет, я знаю, - густо покраснел Михась.
– Но я только еще не сообразил. Может, я правда через кладбище пойду.
– Чего ты не сообразил?
– пристально и насмешливо посмотрел на него Сазон Иванович.
– Не сообразил, можно ли мне верить, раз я у немцев служу? Я с тобой, вот гляди, откровенный до пупа, а ты - темнишь. Ты же к Бугрееву идешь, к Василию Егорычу Бугрееву. Правильно я говорю?
– Ну, допустим...
– Эх, - вздохнул Сазон Иванович.
– Ты гляди что. Все советские, свои на своей земле. А друг дружку опасаемся. И правильно! Не опасаться сейчас нельзя. Ладно! Значит, с послезавтрего жду, где сказал. Будь здоров! Или... хотя минутку погоди! Я тебе не велел домой ко мне являться. Это учти - днем. Но ежели что случится очень срочное, нужен буду, приходи ночью в любое время. Я ведь не там теперь живу, где раньше, не в Мухачах. Я здесь, в Жухаловичах, живу - Сенная, девять. Во дворе у меня собака. Очень строгая! Во двор не заходи. Стучи мне в крайнее окно слева. У меня у окошка кровать. Тихонько стучи, чтобы не поднять собаку. Чтобы лишнего лаю не было. Ну опять - до свиданья. Привет. Будь здоровый. Через кладбище тебе тут будет ближе...