Через пустыню
Шрифт:
— Сколько в этих отрядах воинов?
— Тысяча человек под командованием миралая, при нем находится еще алай-эмини, полковой квартирмейстер. Этого миралая я знаю — его зовут Омар Амед. Он убил жену и обоих сыновей езидского святого Камека.
— Ты знаешь, где у них сборный пункт?
— Войска, отправленные против бедуинов, скрываются в развалинах Куфьюнджика. От разведчиков я узнал, что уже послезавтра они выступят в поход. Остальные войска последуют за ними позднее.
— Думаю, что твои разведчики ввели тебя в заблуждение.
— Почему?
— Ты действительно полагаешь,
Он задумался, а потом сказал:
— Твоя речь умна, но я ее не понимаю.
— Есть ли у войск, сосредоточенных в Куфьюнджике, пушки?
— Нет.
— Если задуман поход по равнине, то, разумеется, берут с собой пушки. Отряд, не имеющий при себе артиллерии, явно направляется в горы.
— Тогда мои разведчики что-то напутали. Значит, люди, которые скрываются в развалинах, не против бедуинов, а против Амадии.
— Они должны выступить уже послезавтра! Тогда они прибудут сюда как раз в день вашего великого праздника!
— Эмир, что же делать? — Он произнес это очень испуганным тоном.
Я продолжал:
— Заметь, что ни с юга, ни с севера долина Шейх-Ади для войск недоступна. Пройти можно только с востока или с запада. На западе, под Мосулом, в десяти часах пути отсюда, собирается тысяча человек, а на востоке, в двенадцати часах пути, в Амадии, соединяются еще пятьсот. Долина Шейх-Ади будет заблокирована, и оттуда не будет выхода.
— Господин, это лишь предположение?
— Ты и в самом деле веришь, что пятисот человек достаточно для вторжения в область курдов-бервари, в Бохтан, Тияри, Хал, Хакяри, Кариту, Тура-Гару, Баз и Ширван? Тамошние курды смогли бы уже на третий день выставить против врага шесть тысяч бойцов.
— Ты прав, эмир. Войска нацелены на нас!
— Теперь, когда ты поверил в мое предположение, то я могу еще добавить, что мне известно из собственных уст губернатора, что он хочет напасть на вас в Шейх-Ади.
— В самом деле?
— Слушай!
Я передал ему ту часть моей беседы с губернатором, которая позволила мне сделать свои заключения. Когда я окончил, он поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Потом он подал мне руку.
— Благодарю тебя, ты спас нас всех! Если бы неожиданно напали пятнадцать сотен солдат, мы бы погибли. Теперь я буду готов их встретить, если они действительно придут. Губернатор умышленно усыпил нашу бдительность, чтобы завлечь паломников в Шейх-Ади. Он очень хитро задумал, однако не учел, что мыши, которых он хотел поймать, столь многочисленны, что смогут разорвать кошку. Окажи мне милость, никому не рассказывай, о чем мы говорили, и позволь мне на несколько минут удалиться.
Он вышел.
— Как он тебе нравится, эмир? — спросил Мохаммед Эмин.
— Так же, как и тебе!
— И это должен быть мард-эш-шайтан, поклонник дьявола? — спросил Халеф. — Я представлял
— Ты и теперь все еще веришь, что езиды лишат тебя небесного блаженства? — смеясь, спросил я его.
— Подожди, сиди! Я слышал, что дьявол часто принимает очень привлекательный облик, чтобы тем надежнее обмануть верующих.
В этот момент дверь открылась, и вошел человек весьма необычного вида. Одежда его была чисто белой и снежнобелыми были волосы, спадавшие ему на спину длинными кудрявыми прядями. Лет ему было около восьмидесяти; щеки его обвисли, а глаза глубоко запали, но взгляд был смелым и острым, а движения (хотя бы в те мгновения, когда он входил и закрывал дверь) были легкими и проворными.
Иссиня-черная и тяжелая окладистая борода спускалась ниже пояса. Она удивительнейшим образом контрастировала со сверкающим снегом волос на голове. Он поклонился нам и приветствовал полнозвучным голосом:
— Да не погаснет никогда ваше солнце! — А потом добавил: — Вы понимаете по-курдски?
Этот последний вопрос был задан на курдском диалекте курманджи, и, когда я невольно помедлил с ответом, он повторил вопрос на диалекте заза. Оба названных диалекта — самые распространенные в курдском языке, которого я тогда еще не знал. Поэтому я не понимал слова, догадываясь, конечно, об их смысле, и ответил по-турецки:
— Мы тебя не понимаем. Пожалуйста, говори по-турецки!
При этом я поднялся, уступая свое место, как того требовали приличия. Он схватил мою руку и спросил:
— Ты немец?
— Да.
— Позволь обнять тебя!
Он прижал меня к себе, однако не занял предложенного места, а опустился туда, где прежде сидел бей.
— Меня зовут Камек, — начал он. — Али-бей послал меня к вам.
— Камек? Бей уже говорил о тебе.
— В связи с чем он меня упоминал?
— Тебе будет больно, когда ты услышишь это.
— Боль? У Камека никогда не бывает боли. Всю боль, на которую способно человеческое сердце, я пережил в один-единственный час. Какое же еще страдание может быть для меня?
— Али-бей сказал, что ты знаешь миралая Омара Амеда.
Ни одна складка не дрогнула на его лице, а голос звучал по-прежнему спокойно:
— Я-то его знаю, а вот он меня — нет. Он убил мою жену и моих детей. Что с ним?
— Прости! Али-бей скажет это тебе сам.
— Я знаю, что вы не должны говорить; однако у Али-бея нет никаких тайн от меня. Он сообщил мне все, что ты сказал ему о намерениях турок. Ты действительно полагаешь, что они придут помешать нашему празднику?
— Я верю в это.
— Они найдут нас подготовленными лучше, чем тогда, когда погибла моя душа. Есть у тебя жена, дети?
— Нет.
— Тогда ты не сможешь осознать, что я одновременно и жив, и давно умер. Но ты должен узнать про это. Слышал ли ты про Телль-Афар?
— Да.
— Ты был там?
— Нет, я только читал о нем.
— Где?
— В описаниях этой страны и… Ты же пир, знаменитый езидский святой, следовательно, ты знаком с христианским Священным писанием?
— У меня есть его часть на турецком языке, называемая Ветхим заветом.