Через все испытания
Шрифт:
— Мамочка, не расстраивайся. Схожу, выясню и, глядишь, окажется, что твои тревоги напрасны.
— Не успокаивай. Раз вызывают, значит, отправят на фронт, — с грустью сказала Серафима Филатовна.
Люся подошла к матери, обняла за плечи, усадила за стол и сама села рядом.
— Мамочка! Ты не убивайся. Если даже пошлют на фронт, то ненадолго. По всему видно — врага осталось лишь добить.
— Добить, — горько усмехнулась Серафима Филатовна. — Еще сколько смертей будет.
— Чтобы их меньше было, врачам надо постараться, мамочка, а я — врач.
Из военкомата Люся пришла в форме
Серафима Филатовна, пошатнувшись, опустилась на стул:
— И ты и Женя — на фронт!
— Мамочка, не падай духом. Тетя Паша, Вера Платоновна помогут тебе. А мы вернемся, обязательно вернемся.
Люся старалась быть веселой, но разве скроешь от матери затаенную грусть. Да и Серафима Филатовна понимала, как трудно дочери. Поэтому держалась спокойно, даже пообещала:
— Буду ждать.
Послышался стук в дверь. Люся открыла ее и увидела восторженного брата:
— Красавица! Смотри-ка, мама, на пана-капитана! Да с такими гвардейцами всех врагов переколотим!
— Старший лейтенант, — поправила Люся, обнимая Женю.
— Будешь и капитаном, непременно. А я немного задержусь по делам подполья.
Серафима Филатовна несколько успокоилась, предложила:
— Ты, Женечка, пообедай. Мы только что из-за стола.
— Нет, нет, мамочка, я сыт. Разве чайку…
За столом говорили о многом, но ни слова об отце, Лене, о маленькой Танюше, чтобы не будить нестерпимую боль. Перед уходом Евгений спросил:
— А от Миши нет вестей? Наверное, ходит в полководцах.
Люся молчала, отозвалась мать:
— Может, и в полководцах. А вдруг…
— Никаких «вдруг», мама, — решительно прервал Женя. — Не имеет он права погибать. Правда, сестренка? Как в песне-то? «Жди меня, и я вернусь». А мы все его ждем. Не ты одна. Стало быть, вернется. Ну, побежал я. Завтра заскочу. А ты, сестричка, все-таки побереги себя, ладно?
Люся уткнулась брату в плечо, услышала, как бьется его сердце.
Глава 46
После успешно проведенных боев по освобождению Правобережной Украины дивизия генерала Костылева получила задачу сосредоточиться в лесах южнее Пинска.
С выходом частей в назначенные районы им была предоставлена передышка для пополнения личным составом, боевой техникой, вооружением и подготовки к наступательной операции в составе главной группировки. Генерал днем и ночью ездил из полка в полк, не пропуская ни одного учения. А начальник штаба дивизии полковник Горновой, недавно назначенный на эту должность, с таким же упорством занимался подготовкой штабов. И ждал с замиранием сердца ответа из Одессы, куда написал сразу, как только она была освобождена. Лишь в конце июня ординарец принес избитый штемпелями конверт, прошедший через многие полевые почты. Писала мать. «Милая мама! Сколько радости в каждой строчке, ожидания и гордости за сына, тревоги за его жизнь! Но почему молчит Люся? В ее верности сомнений быть не могло. Неужели погибла? А может, на другую квартиру перебрались?» — подумал Горновой и послал еще одно письмо, на этот раз в городское справочное бюро, с просьбой сообщить адрес Белецких.
С началом наступления у начальника штаба забот прибавилось, тем не менее
И вдруг почтальон принес ему вместе с газетами пухлый конверт.
Писала Серафима Филатовна. Извинялась, что долго не отвечала, потому что не знала адреса Люси, а теперь он известен и Миша может прочесть ее письмо, вложенное в конверт. Горновой тут же переключился на него. Люся писала о своей службе в военном госпитале, о том, что скучает по дому. «Очень хочется встретить Мишу, — читал он. — Нет ли от него весточки?»
Серафима Филатовна сообщила адрес дочери. Он тут же написал Люсе коротенькое письмо, а через неделю получил ответ: «Пишу тебе, мой родной…». «Мой родной, мой родной», — повторял он, а взгляд уже бежал, бежал по строкам: «Я всегда верила, что ты отобьешься от самой страшной смерти и мы обязательно встретимся. После всего пережитого за эти годы нас не разлучит никакая сила. Мне всегда страстно хотелось быть рядом с тобой, чувствовать твою защиту, слышать биение твоего сердца, смотреть в твои глаза. Родной мой, только твоя любовь помогла мне дожить до этих счастливых дней. Пиши скорее. Я хочу быть с тобой и рассказать тебе все. Жду твоего письма. Ты слышишь? Я жду! Целую тебя крепко-крепко!»
Только сейчас Михаил догадался взглянуть на адрес и увидел штамп с номером знакомой полевой почты. «Да это же наша, армейская. Значит, Люся рядом! — воскликнул он. — Разве это не чудо?!»
Михаил тотчас написал Люсе ответ, объяснив, что, как только представится возможность, примчится к ней.
На завершающем этапе успешно проведенной наступательной операции дивизия генерала Костылева получила задачу закрепиться на выгодном рубеже, чтобы не допустить прорыва контрударной группировки противника с юга. И когда частям были поставлены боевые задачи на переход к обороне, комдив и его заместители поспешили на передний край — помочь подчиненным командирам разобраться в обстановке, побыстрее организовать систему огня.
Горновой весь день пробыл на левом фланге дивизии, в своем бывшем полку, а возвращаясь в сумерках на командный пункт, чуть ли не лицом к лицу столкнулся с коренастым майором в замусоленном комбинезоне. Чем-то знакомым повеяло от него. Он напомнил брата Сашу, с которым так и не удалось встретиться. Перед самой войной мама писала, что он где-то там, на дальневосточных рыбных промыслах. Михаил спросил оператора, идущего к штабу:
— Кто этот офицер?
— Не знаю, товарищ полковник. Догнать?
— Давай, — согласился Горновой.
Офицер побежал в сторону озерка, где располагались саперы, а возвратившись, доложил:
— Этот майор работает у зампотеха. Сюда приходил к саперам. Говорят, был около двух лет в фашистском плену. Бежал. Танкист он, кажись, Сурмин его…
— Сурмин? Разыщи майора — и ко мне, — приказал Горновой оператору.
Майора нашли на рембазе. При свете фонаря он проверял отремонтированные солдатами танковые двигатели, но, услышав приказание явиться к Горновому, поспешил на трофейном мотоцикле в штаб. Встреченный адъютантом, шагнул через порог и, неуклюже вскинув замасленную руку под козырек, стал докладывать: