Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
— И какой же?
— Так как товарищ отец Варфоломей никак не желал расставаться со своей рясой, товарищ Фалилей отдал ему свою мавританскую рубаху. Товарищ отец Варфоломей надел рубаху поверх рясы. После этого товарищ Фалилей и бороду, и волосы товарища отца Варфоломея свил в косички.
— И какова же была реакция товарища Варфоломея? – я пропустил «отца», чтобы соответствовать образу. С трудом не засмеялся. Изобразил очередную затяжку.
— Товарищ отец Варфоломей перекрестился, попросил прощение у Господа за срамной вид, который он охарактеризовал, цитирую:
— Узнаю, узнаю товарища Варфоломея! Какой язык! Какие точные слова! Воистину такие, как он – соль земли русской! Не так ли, товарищ Цикалиоти?
— Воистину, товарищ Сталин!
— Хорошо! Это хорошо! – я «выпустил» очередную порцию дыма. – Так, значит, можно считать, что все подготовлено и операция вступает в свою завершающуюся стадию?
— Да, товарищ Сталин! Товарищи отец Варфоломей и Фалилей будут ждать нас у спуска возле церкви Санта-Марии. Оттуда мы все двинемся к лавке товарища Тиграна. В лавке мы дождемся глубокой ночи и выдвинемся непосредственно к месту операции.
Я остановился напротив студента, положил ему руку на плечо, смотрел по-отечески.
— Я вам очень благодарен, товарищ Цикалиоти за столь тщательное исполнение всех инструкций. Впереди – самая опасная часть операции. Но я верю, что наш отряд с честью исполнит это непростое задание! Потому что наше дело – правое! Победа будет за нами!
Цикалиоти еле дождался окончания моего выступления. Не сговариваясь, мы оба начали хохотать, как сумасшедшие. И мы оба были благодарны друг другу. Он за то, что я затеял эту игру. Я за то, что он поддержал меня. Мы не признавались, но оба знали, что, как ни крути, а страх испытываем по поводу того, как все пройдет. Оба понимали, что может пойти совсем не так, как хотелось бы, с возможными катастрофическими последствиями. И этот истерический смех – не более чем попытка скинуть напряжение и собраться с силами. А дальше? А дальше, как говорится: Бог не выдаст, свинья не съест!
Отсмеялись.
— Ну, что? – спросил я.
— С Богом! – ответил Цикалиоти.
... Когда подходили к Санта-Марии и уже заприметили отца Варфоломея и Фалилея возле паланкина, Цикалиоти шепнул мне на ухо, чтобы я держал себя в руках и, не приведи Господи, не то, чтобы рассмеялся, а даже не вздумал бы улыбаться, глядя на преображение священника.
— Он совсем не в своей тарелке, но держится, – предупредил меня студент.
Я ответил, что такое предостережение хоть и своевременное, но излишнее. Сам все прекрасно понимаю.
Но образ «берберы пустынной» потребовал нечеловеческих усилий сдержать улыбку. Тем более, что батюшка, догадываясь, какая возможна единственная реакция у людей, его знающих, сверлил меня глазами, уже готовый к смеху и подначкам. Но я выдержал. Крепко обнял его, искренне поблагодарил и за помощь, и за то, что он пошел на такие жертвы ради моих родственников. Отец Варфоломей успокоился. Даже засмущался.
— Ну, что ты, Коста. Какие жертвы? Наоборот! Думаю, нам всем на том свете такое богоугодное дело зачтется! – и чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, бодро ко всем обратился. –
— Весело взяли, весело понесли! – не удержался я.
Если мы и взяли весело, то насчет «весело понесли» я, конечно, погорячился, потому что наш груз был не из легких. Делая первые шаги, я тут же посочувствовал всем тем слугам, которые таскают паланкины со своими господами изо дня в день.
«Ох, и нелегкая эта работа!» – думал я, пытаясь приноровиться.
Благо, шедший впереди в одной «упряжке» с отцом Варфоломеем, Фалилей сразу определил причину, мешавшую нашей кавалькаде. Не останавливаясь, он повернул голову к нам.
— Нога! Одна! – сказал, как обычно, коротко.
Но все сразу поняли. Тем более, что батюшка, поддержав раба Божьего Фалилея, задал нам нужный ход.
— Иии… Левой! Левой!
Мы с Цикалиоти, чуть посеменив ногами, приноровились к порядку, зашагали в ногу. Стало гораздо легче.
Уже шли по Галатскому мосту. Здесь возникла другая проблема, которая начала меня беспокоить. Поневоле наш эскорт вызывал всеобщее любопытство из-за чересчур пестрого состава его участников. И зевак можно было понять. Я и сам, представив себя на их месте, признался себе, что обязательно притормозил, глядя на таких удивительных «носильщиков».
— Ты чего улыбаешься? – заметил и спросил Цикалиоти.
— Да так... Просто.
Не мог же я ему сказать, что по этому поводу вспомнился мне анекдот-быль: не знаю, кто в машине, но за рулем сам Брежнев!
— Да! Компания у нас та еще! – Цикалиоти тоже понимал некоторую несуразность состава нашей шайки "Веселые ребята".
Только перешли мост и оказались в старом городе, как нас уже поджидала новая и совершенно неожиданная напасть. Теснота улочек старого города – дело привычное. Но когда ты тащишь увесистый паланкин и лицом к лицу сталкиваешься с несунами с громадными тюками размером с церковный купол, тут – амба!
«Да, уж! Этот город не перестает меня удивлять!»
Вот и сейчас я стал свидетелем классической пробки ХIХ века. Только пробку эту создали не многочисленные автомобили. Хватило двух, следовавших к нам навстречу худых и жилистых (как они это делают при такой худобе?!) турок с тюками, заслонявшими небо, на горбах, и нашей четверки «рысаков».
И, конечно, тут же поднялся крик и ор. Турки пеняли на нашу, мягко говоря, несообразительность. Мы все молчали, кроме отца Варфоломея. Видимо, в нем уже накопилась достаточная ярость, которая требовала выхода. Ну и пошло-поехало: басурмане, нехристи, куда прешь, зенки разуй...
«Ой, ой, ой! – заохал я про себя. – Мы и так, как три тополя на Плющихе! И зачем нам сейчас кузнец?! Да, чтоб тебя! Что меня так киношным вирусом заразило? Давай, сделай что-нибудь!»
— Подержи! – приказал я Цикалиоти.
Дмитрий, перехватил, округлив глаза и крякнув. Я побежал вперед, встал перед отцом Варфоломеем.
— Батюшка! Очень вас прошу! Нам сейчас скандалов не нужно!
Слава Богу, батюшка прислушался, замолчал.
— Давайте чуть назад и вбок. Пропустим их! – призвал компаньонов.