Черная царевна
Шрифт:
— Заставь его выйти из воды, девочка.
— А ты?
— Она не должна меня увидеть.
На траве у воды повисла изморозь. Осень заканчивалась, и вода у берега была покрыта тонкой коркой льда.
Надя задержала дыхание и вошла в воду. Ноги пронзила судорога, но она выдержала, подошла к старику и тронула его за плечо. Староста повернул голову в ее сторону, сердитый и злой. На руках у него, свернувшись клубочком, лежала русалка. Маленькая, чуть больше кошки. Рыбий хвост блестел зеленой чешуей. Маленькие детские ручки, вцепились в рубаху старика. Он качал ее на руках, и она сонно приоткрыла зеленые
Сердце царевны наполнилось жалостью и нежностью.
— Чего приперлась, девка? — с трудом ворочая языком, спросил староста. Губы у него посинели от холода.
Надя оглянулась на берег. Роджера не было. Лишь мертвецы покачивались в такт движениям старосты, словно тоже качали кого-то на руках. Надя всмотрелась в спящую деревню, но охотника нигде не было видно. Ушел? Вернулся за мечом? Она вдруг ясно вспомнила, что его он оставил в избе, а значит, есть немного времени!..
— Ее нужно спасать! У него меч!
— Какой меч? — сердито спросил старик, снова начиная покачивать русалку.
— Есть хочу! — капризно пожаловалась русалка.
— Чего тебе, дитятко? — ласково спросил старик.
— Сахару хочу. Есть у тебя сахар?
— В избе…
— Я принесу!
Надя, расплескивая воду, бросилась к берегу.
— И гребень неси, — плаксиво потребовала русалка.
Царевна вышла на берег, обернулась и увидела, что староста, шатаясь, идет следом, неся русалку.
Надя остановилась, сердце от ужаса ушло в пятки.
— Не сюда!
Эол обхватил ее сзади, зажал рот ладонью, крепко обнял за плечи, и в тот же миг ночные тени сгустились под вербами, превращаясь в Роджера.
Надя забилась, ударила Эола локтем в живот, но он ее не выпустил, даже не дрогнул, а Роджер уже в два шага оказался рядом со старостой и русалкой, схватил старика за локоть, выдергивая из воды. Русалка в ужасе зажмурила глаза, вцепилась пальцами в грудь старосты, голубая рубаха пропиталась кровью.
Роджер отодрал ее от старика и бросил на землю. Русалка расплакалась, скривив детское личико. В амбаре, где были заперты жители деревни, зарыдали дети, заголосили бабы, а мужики ударили что есть сил в двери. Сжалось от горя и тоски Надино сердце. Эол покачал головой.
— Сильная тварь. Даже мне ее жаль.
Русалка забила зеленым хвостом. Упираясь руками в землю, попробовала уползти, но Роджер прижал ее сапогом к земле. Потом посмотрел на Надю через плечо, презрительно усмехнулся и, одним быстрым движением выхватив из ножен меч, отсек русалке голову.
Покатилась голова по склону, остановилась, глядя рыбьими глазами на Надю, — детское личико все еще сморщено от плача, щеки мокрые… И в ту же минуту словно тиски с сердца сняли. Царевна смотрела на русалочью голову и ничего не чувствовала. В амбаре разом все смолкли.
Эол отпустил ее, отступил на шаг, и царевна тяжело опустилась на песок.
Мертвецы на берегу таяли, как ночные тени. Остался лишь один. Он сидел на берегу в разорванной рубахе и гладил мокрой рукой кота. Из разодранной груди его текла кровь… Кот ткнулся деду мокрым носом под мышку, заурчал, старик что-то тихо прошептал ему, почесал за облезлым ухом, и оба призрака пропали.
Надя медленно встала и пошла к деревне. Роджер остался стоять над безголовым телом,
Царевна с трудом подняла амбарный засов, раскрыла двери. Люди выходили из амбара хмурые, старались не смотреть никому в глаза и молча расходились.
Появился рядом Эол, помялся немного.
— Роджер ушел.
Надя кивнула, опустилась на завалинку. Ни удивляться, ни сердиться — сил не было.
— Меня, как рыбу, выпотрошили, Эол. Устала.
— Пройдет до вечера, — пожал плечами бог. — Куда тебя отнести?
Надя посмотрела на него.
— А ты возьмешь и отнесешь? — Она перешла на «ты», но богу было безразлично. — Просто так? По доброте душевной?
— Нет. Меня попросил Роджер.
— Не думала, что ты такой отзывчивый бог.
Эол хитро прищурился.
— А ты попробуй! Попроси меня!
Надя улыбнулась. С трудом встала на ноги. Хотелось спать.
— Хватит врать, Легкокрылый! — примирительно попросила она. — Отвечай, откуда у Роджера право требовать от тебя услуги? Почему он не боится? Почему русалка его не разжалобила? Он чародей? Как я?
— Думаю, ты уже и сама догадываешься, что я отвечу.
Эол улыбнулся. Грустно. Кротко.
— Я не отказываю в просьбах родственникам.
— Кому?
— У него пять имен.
Надя отступила назад, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мир вокруг закружился, застучала в висках кровь.
— Эрлик, Дит, Антака…
Надя оцепенела.
— Веселый Роджер.
Царевна замерла, как пойманная на обрыве лань. Перестала дышать.
— Анку.
Часть 2
Флоты и то стекаются в гавани.
Поезд — и то к вокзалу гонит.
Ну, а меня к тебе и подавней —
я же люблю! —
тянет и клонит.
Скупой спускается пушкинский рыцарь
подвалом своим любоваться и рыться.
Так я
к тебе возвращаюсь, любимая.
Мое это сердце,
любуюсь моим я.
Домой возвращаетесь радостно.
Грязь вы
с себя соскребаете, бреясь и моясь.
Так я
к тебе возвращаюсь, —
разве,
к тебе идя,
не иду домой я?!
Земных принимает земное лоно.
К конечной мы возвращаемся цели.
Так я
к тебе
тянусь неуклонно,
еле расстались,
развиделись еле.
Ночь. Ясная, но безлунная и беззвездная. Единственный свет в Царстве Мертвых — синий луч маяка над горой Флегией.
Город Хель погружен в мертвую тишину. Ни звуков, ни движений, город прекрасен в своей пустоте. Этой ночью бог мертвых и его гость — единственные его обитатели.
Анку стоит у окна и смотрит вниз на темные ночные улицы. Его дворец — копия Черной башни Варты, черная свеча на алтаре…
Комната под крышей не похожа на тронный зал или кабинет. Здесь пахнет пылью и старыми книгами, все заставлено диванами с синей обивкой и книжными шкафами. Здесь много шкафов. Они вытянулись вдоль стен, пересекают комнату, тонут в тени, врастают в черный камень стен, чтобы продлиться где-то вне времени и пространства. На полках вместо книг — тысячи песочных часов, и комната до краев наполнена шорохом текущего песка.