Черная Фиола
Шрифт:
Жогину казалось, что если бежать долго-долго и быстро, то можно взлететь в уровень макушек тополей. Но самого длинного палисадника их улицы хватало на секунды бега.
– -------------------------------------------------------------------------
– ----------------
Черная лайка, что шла с Жогиным, осторожно спустилась к нему. Она принюхивалась, щетиня загривок: собака чуяла и пряный аромат свежей крови, и острый запах беды.
Она прижала уши и мелко переступала лапами. Ей хотелось уйти, и она не смела и нюхала голову
Кровь спеклась, крепко связала волосы и стянула их. Будто надели на голову тугую резиновую шапочку.
Голова теперь чувствовалась маленькой, с орех величиной, стиснутой мускульным спазмом, окостеневшей. И в ее середине в центре горящего, стонущего мозга что-то пульсировало, отстукивало телеграфную морзянку: тире-точка, тире-точка... А, боль!..
"Господи, почему я не смотрел под ноги?"
Вот почему не смотрел под ноги Жогин - в тысячный раз он пытался понять, было ли несчастьем то, что отец бросил его пацаном, у брата.
Конечно, поступок свинский, в характере папахена. Интересно было бы понять: откуда он берет силы жить, понимая себя, ощущая себя таким плохим человеком?
Следующий удар отец нанес Жогину тем, что в войну попал в плен и каким-то образом угодил в полицаи. Делал пакости! Своим!
Правда, если верить его клятвам (и сроку наказания), это были маленькие пакости. Но они были, от этого никуда не денешься.
...Отбыв наказание, папахен явился к ним в дом, к Петру. Даже не спрашивался заранее, примут ли: сыну было шестнадцать, а в Петре Жогин-старший был абсолютно уверен. Да и идти ему больше было некуда.
Но Жогин-младший взбунтовался. Когда он понял, что долговязый тощий человек в драном ватнике и тоже ватных брюках - его отец, он пришел в ярость. Ругаясь и крича, взъерошенный, в одно время смешной и страшный, он вытолкал отца. Вслед за ним полетел с лестницы его фанерный самодельный чемодан.
Но, выгнанный Жогиным, отец нагло поселился рядом, у вдовы Козиной.
Он перенес общее презрение почти спокойно, но Жогин стыдился людей. Бросив школу (его дразнили "полицаем"), он ушел работать в лес. А зимой кончил курсы, стал топографом. Теперь он мог быть в лесу большую часть года, с апреля по октябрь.
Лес спас его.
...Семнадцать лет Жогин работал в тайге. Можно было и совсем уехать из города, но держал, не пуская от себя, Петр. 5
Ночью был приморозок, приятно холодивший голову Жогина. Но пришло утро новой жизни.
Глаза Жогина схватывали приметы этой ранней поры - летящих кедровок, золотистые тонкие облачка. Но - что-то сомнительное было во всем. Может быть, это не утро, а иная пора дня?
Может быть, вечер? И не было тела, одна только голова. Жогин встревожился, шарил руками - тело было, но не его, чужое... Как же так?.. И что сейчас?.. Вечер?.. Нет, утро. Всюду роса. Даже на лице и волосах лежит холодная влага.
Вот куст березы, северный недоросток. Он тянет прутики
Жогин видел на ней особенно крупную росинку.
Он долго разглядывал ее, пока не понял, что это не вода, а что-то другое. Морщась, осторожно подул: росный шарик пошевелился. Но был он не рядом, а страшно далеко, в ином мире.
Жогин глядел на него, щурясь: шарик двигался, рос. Он катился - прямиком к Жогину.
"Бред", - решил Жогин и уронил веки. Но шар врезался в его память. Зажмурясь, было проще рассматривать этот большой и очень блестящий шар.
Как он мог появиться здесь? Зачем? Жогин снова открыл глаза: шар катился прямо на него. Движения его были плавны, но быстры. Жогин не улавливал моментов явного перемещения шара, а просто понимал, что усиливающееся и разрастающееся сверканье означало приближение.
Шар скрывался за деревьями и тут же высверкивал из-за стволов. Он близко от Жогина. Вот снова исчез среди наплыва лишайников, за соседней зеленой скалой.
Бородки мха засветились и вскинулись.
Блистающий Шар был рядом с Жогиным - на вытянутую его руку.
Он невелик, ростом с половину человека, и совершенно, гладко округлый.
Неспокойный, он катался вокруг Жогина, беззвучно проносился по камням, не приминая мох и мелкую древесную поросль.
Жогину хотелось поднять голову. Он не смог, только ощущал, что она лежит по-прежнему и что-то уходит из нее, переливается в землю.
Мысли?.. Кровь?.. Жизнь?..
Он прислушивался к себе: ему казалось, что он уходит в землю. Она кормила его, а сейчас берет обратно, высасывая остатки его жизни приятно и ласково. Слабость... Дрема... Но сквозь эту дрему Жогин следил за шаром.
Например, он увидел себя в выпуклости шара. Он был искажен по всем правилам зеркального отражения. Жогину подумалось: "Высший класс полировки. Чем его полировали? Есть ли такие замечательные составы у брата на заводе?" Потом: "Это бред?"
Но был он странно реальный: Жогин в шаре ясно видел свое вымазанное кровью, обсохшее лицо. Наверное, Блистающий Шар все же не бред.
Тот закончил свое кружение и опустился рядом. Тяжелый - под ним промялись мхи и захрустели сухие ветки.
Блистающий Шар занялся Жогиным. Действовал он быстро и успокоительно журчал. И что-то стекало с него, с его рук. Их, быстрых, мелькало в воздухе четыре или пять.
Вокруг головы Жогина шла суета этих рук.
Они то нежно касались, то впивались в кожу, даже присасывались к ней.
Делали непонятное.
Вдруг щелкнуло. Выдвинулись огромные глаза. Они по двое, будто птицы, сидели на длинном стержне. У Шара короткие рожки. "Как он их не сломал здесь, в тайге?
– соображал Жогин.
– А, они же выдвигающиеся, их только что не было". Те с треском роняли синие электрические искры.