Черная камея
Шрифт:
Мона помогла мне надеть кондом, именно Моне, а не мне хватило здравого смысла стащить с кровати покрывало, чтобы не запачкать. Покрывало полетело на пол, а мы набросились друг на друга, как маленькие зверьки в джунглях.
Что бы там ни происходило в моей жизни, я вдруг понял, что исполнил свою самую дикую мечту – и не важно, что мечта была совсем новой, она была дикая, она шла от сердца, и я никогда-никогда этого не забуду. Я никогда не забуду лицо Моны, как оно раскраснелось от последнего спазма, погрузившего меня в чистейшую нирвану.
Когда все было кончено, мы лежали обнявшись, такие
«Ну, слава богу, – прошептала она мне на ухо и помогла освободиться от грязного кондома, потом сходила за полотенцем и вытерла меня. Снова поцеловав, сказала: – Я хочу взять его в рот. Идем, я вымою тебя в ванне, а потом сделаю это».
Я галантно запротестовал. Мне вовсе не требовалось такое жертвенное обожание!
«Но я хочу, Тарквиний, – сказала она. – Мне хотелось это сделать еще в машине. Ужасно хотелось. Я никогда раньше этого не делала. Идем же!» – и меня повели, как раба, в отделанную кафелем ванную, где она провела возбуждающее омовение, а потом мы вернулись в кровать на смятые простыни, и она сразу взяла его в рот и принялась ласкать языком, и лизать самый кончик, а потом я умер, когда кончил. Из меня ушли все силы, вся энергия, все мечты.
«Тебе никогда раньше так не делали?» – проворковала она мне в ухо, укладываясь рядом.
«Нет, – только и мог ответить я. – Мы можем сейчас поспать, вот так, прижавшись друг к другу?»
В ответ я почувствовал теплую тяжесть одеяла, и ее прохладную руку у меня на спине, и губы, целующие меня в веки. От ее груди и лобка шел влажный жар. А от легкого ветерка кондиционера, остужавшего комнату, нам стало еще уютнее.
«Тарквиний, ты очень красивый мальчик, – прошептала Мона. – Знаешь, а твой призрак здесь. Наблюдает за нами».
«Уходи, Гоблин, – сказал я. – Оставь меня сейчас, или, клянусь, я долго не буду с тобой разговаривать. – Потом я повернулся и оглядел комнату. – Ты все еще видишь его?» – спросил я у Моны.
«Нет, – ответила она. – Он ушел. – Она откинулась на подушки рядом со мной. – Я снова Офелия. Я плыву по воде, и меня поддерживают только “крапива, лютик, ирис, орхидеи” [18] , и я никогда не погружусь “в трясину смерти”. Ты даже не представляешь, каково мне».
18
Здесь и далее цитируется «Гамлет» в переводе М. Лозинского.
«Отчего же? – возразил я. – Я вижу, что ты родилась на свет для вечной жизни, такая сладостная, очаровательная...» – Я старался не заснуть, мне хотелось слушать ее.
«Поспи. Мужчины всегда хотят спать после этого. А женщины хотят болтать, по крайней мере иногда. Я Офелия, плывущая в “рыдающем потоке”, такая легкая, такая уверенная, словно “создание, рожденное в стихии вод”. Меня не найдут до вечера, а может быть, и дольше. Я очень щедро расплачиваюсь со служащими отелей. Думаю даже, что они на моей стороне».
«Ты хочешь сказать, что и раньше это делала? Приходила сюда с другими?» – Сон у меня как рукой сняло. Я приподнялся на локте.
«Тарквиний, у меня большая семья, –
«На кладбище! – изумился я. – Ты серьезно?»
«Тебе придется понять, что я живу не как все. Большинство Мэйфейров не стремятся к нормальной жизни. Моя жизнь ненормальна даже по меркам Мэйфейров. А что касается этой цели – переспать со всеми кузенами – то я давно этим не занимаюсь. – Взгляд ее внезапно опечалился, и она с мольбой посмотрела на меня. – Ну да, признаюсь, я была здесь, в этой самой комнате со своим кузеном Пирсом, но это не имеет значения, Тарквиний, с тобой все по-другому – вот что важно. И с Пирсом я никогда не была Офелией. Я выйду за Пирса замуж, но никогда не буду Офелией».
«Ты не можешь выйти замуж за Пирса, ты должна выйти за меня. Моя жизнь тоже ненормальна, Мона, – сказал я. – Ты даже не представляешь, насколько она странная, так что мы с тобой, несомненно, рождены друг для друга».
«Нет, я представляю. Я знаю, что твой призрак повсюду ходит с тобой. Я знаю, ты всю свою жизнь прожил среди взрослых. Ты по-настоящему не знаешь детей. Вот что рассказал мне о тебе отец Кевинин. По крайней мере, это то, что я сумела из него вытянуть. Мне почти удалось затащить отца Кевинина в постель, но на последнем этапе он оказался непобедим. Таких, как он, называют хорошими священниками, хотя у него есть один недостаток – он любит посплетничать. Впрочем, конечно, тайна исповеди для него свята».
Глаза у нее были такие зеленые, что я едва ее слушал.
«Так это он предостерег тебя на мой счет? – спросил я. – Он сказал, что я ненормальный?»
Мона мило рассмеялась, а потом прикусила нижнюю губку, словно задумалась.
«Все как раз наоборот. Родственники задумали защитить тебя от меня. При этом они не хотят держать меня под замком. Вот почему я оказалась у парадных дверей дома, когда ты подъехал. Я теперь для них неуемная шлюшка. Мне нужно было увидеть тебя раньше, чем они. И я не единственная ведьма в нашем семействе».
«Мона, о чем ты? Что значит “ведьма”?»
«Ты хочешь сказать, что никогда о нас не слышал?»
«Слышал, конечно, но только хорошее – например, как доктор Роуан воплотила свою мечту, создав Мэйфейровский медицинский центр, или как отец Кевинин приехал на Юг, чтобы вновь поселиться в Ирландском квартале, где когда-то родился. Ну и далее в том же духе. Мы посещаем церковь Успения Богоматери, все время встречаемся с отцом Кевинином».
«Я расскажу тебе, почему отец Кевинин вернулся на Юг, – сказала Мона. – Он приехал сюда потому, что понадобился нам. Мне так много хотелось бы тебе рассказать, но я не могу. А когда я увидела тебя в «Гранд-Люминьер», когда я увидела, как ты разговариваешь с Гоблином и обнимаешь его, я подумала: Господи, ты ответил на мои молитвы, ты дал мне того, у кого есть собственные тайны! Только теперь я понимаю, что для меня это ничего не меняет. Не может изменить. Потому что я не могу рассказать тебе обо всем».