Черная камея
Шрифт:
Я должен был вырваться от тех, кто меня пытал, но тут прямо у меня на глазах чья-то рука схватила заржавленный крюк – тот самый, что висел на конце цепи. Я закричал совсем по-женски. Я и был женщиной. Я превратился в Ревекку и в то же время остался Квинном. Мы с ней стали одним целым.
Никогда прежде я не испытывал такого ужаса, как в те мгновения, когда смотрел, как ко мне приближается рука с крюком, а затем я почувствовал под правой грудью нестерпимую боль, и что-то твердое и острое проткнуло мою плоть и проникло в тело. Потом я снова услышал смех, леденящий душу, безжалостный,
Я громко закричал, заверещал. Вопили оба – и мужчина, и женщина. Я был Ревеккой, беспомощной и замученной, близкой к обмороку, но так и не сумевшей отключиться, и я был Квинном, защитником Ревекки, пришедшим в ужас от содеянного и в то же время отчаянно пытающимся разглядеть злодеев, которые это сотворили. Их было двое – да, определенно двое, и я обязательно должен был узнать, не является ли один из них Манфредом. А затем я превратился только в Ревекку, она непрерывно кричала от невыносимой боли, которую приходилось терпеть, – мука продолжалась без конца, а потом вся сцена, слава богу, начала меркнуть.
«Господи, Ревекка, – услышал я собственный шепот, – теперь я знаю, что они сделали: повесили тебя на крюк, подцепив за ребро, и оставили здесь умирать».
Кто-то тряхнул меня за плечо, стараясь разбудить. Я открыл глаза.
Это была Ревекка.
«Квинн, ты пришел. Ты меня не подвел. Ты пришел», – с улыбкой произнесла она.
Я был потрясен. Она была абсолютно реальной, как тогда в доме, только теперь на ней было великолепное бордовое платье из моего сна.
«Слава богу, с тобой все в порядке! – воскликнул я. – Это ведь не могло продолжаться вечно».
«Не думай сейчас об этом, милый, – сказала она. – Теперь ты все знаешь, теперь ты понял, для чего понадобилась пятая цепь. Просто побудь со мной, мой дорогой».
Я приподнялся и сел, а она опустилась на пол рядом со мной. Я повернул к ней лицо, и наши губы встретились. Я целовал ее неловко, а она просунула язык мне в рот, и я возбудился, как тогда в доме.
Теперь я был только мужчиной, существовавшим совершенно отдельно от нее и в то же время крепко привязавшимся к ней, очарованным бордовым платьем с низким декольте, грудью, оказавшейся так близко, и драгоценной камеей на черной ленточке вокруг обнаженной шеи.
Ее грудь была только наполовину прикрыта бордовым бархатом, и я неловко засунул в вырез платья руку, а когда нащупал соски, то чуть не сошел с ума.
«Люблю тебя, очень люблю», – сказал я, стискивая зубы, а потом рванул платье и принялся целовать ее розовые соски, пока она в конце концов не увлекла меня вниз.
Я взглянул ей в глаза.
Я вожделел ее так, что не мог говорить, но она без слов все поняла и, взяв мою руку, просунула ее себе под юбки. Все по-настоящему, все чудесно, безумно, и наконец наше обоюдное желание исполнилось – внезапно, резко, полностью. Наступило опустошение.
Я понял, что не могу отвести от нее глаз, – я по-прежнему
«Будь моим мстителем, Квинн, – тихо произнесла Ревекка. – Расскажи всему миру мою историю, но самое главное – будь моим мстителем».
«Но каким образом, Ревекка? Как я могу отомстить, когда тех, кто причинил тебе зло, давно нет?»
Я снова сел, мягко отстранив ее от себя.
Она была очень взволнована.
«Скажи правду, Ревекка, что мне сделать, чтобы ты обрела покой? – спросил я, снова вспоминая ужасную сцену: она висит на крюке, обнаженная и беспомощная, а рядом стоят двое злодеев. – Это был сам Манфред? Что я могу сделать, Ревекка, чтобы твоя душа упокоилась в мире?»
Вместо ответа она вновь меня поцеловала.
«Знаешь, тебя ведь тоже больше нет, Ревекка, – продолжал я. – Ты исчезла, как и те, кто совершил преступление, пусть и самое ужасное. Ревекка, никого не осталось в живых, чтобы страдать за содеянное».
Я обязан был это сказать. Она должна была услышать от меня правду.
«А как же я, Квинн? Я ведь здесь, – ласково произнесла она. – Я всегда здесь, я всегда вижу тебя. Я вижу все. Отомсти за меня, Квинн. Сразись за меня».
Я снова покрыл ее грудь поцелуями. Мы лежали, сплетясь в объятиях, и я чувствовал под руками бархат ее бордового платья. Волосы у нее растрепались, рассыпались, пока мы с ней занимались любовью. Потом я вздохнул и поцеловал ее щеки, погрузился во тьму, прохладную мягкую тьму, и парил там, бестелесный.
Сон. Как долго он длился? Не один час. Внезапно я проснулся. Снова ощутил духоту, жару.
Вокруг было темно! Великий Боже, темно!
Ночь на острове Сладкого Дьявола. Ночь на болоте Сладкого Дьявола. Надо же было совершить такую идиотскую ошибку – заснуть пьяным сном прямо здесь, так далеко от дома, когда все болотные твари пробуждаются и выходят на охоту. Что толку от пистолета? Что толку от ружья, если с ветки дерева на тебя свалится змея? Ну хорошо, аллигаторов я еще кое-как распугаю шестом, но как насчет всех прочих лесных жителей, включая рысей, которые после наступления темноты отправляются на поиски жертв, чтобы утолить голод?
Я поднялся в ярости на самого себя. А ведь я был абсолютно уверен, что больше ей не удастся меня провести, что теперь я знаю, какая она зловредная штучка.
Но тут я с ужасом вспомнил, как с ней поступили те двое, и громко охнул.
Месть? Да, одной этой мысли было достаточно, чтобы разжечь в душе тихони жажду возмездия. В том, что она умерла именно так, я не сомневался. Она умерла и сгнила на втором этаже. Но почему роль мстителя возложена на меня?
Я разглядел при свете луны липкую сперму на полу и, взглянув в окно, поблагодарил Господа за это светило. Луна была мне крайне нужна. Может быть, именно благодаря ей я сумею убраться отсюда к черту.