Черная камея
Шрифт:
«Гоблин, ничего не делай, – сказал я, строго глядя на него. – А то мне будет хуже. Позволь мне самому справиться».
Тут к каталке приблизился Уинн Мэйфейр, гордый потомок легендарного семейства Мэйфейров и глава этого больничного комплекса. В палате воцарилась тишина, все врачи и медсестры казались загипнотизированными от одного его присутствия.
Я тоже успокоился. К тому времени меня успели связать по рукам и ногам в буквальном смысле этого слова, но с какой стати я стал бы возражать против того, чтобы меня осмотрел доктор?
Благодаря рассказам Линелль
Он стал партнером и доверенным лицом Роуан Мэйфейр, другого титулованного доктора из того же знаменитого семейства, той самой Роуан, которая создала и финансировала центр и сама выбрала области, в которых он будет специализироваться.
Всю каждодневную рутинную работу по управлению центром доктор Уинн взял на себя, а Роуан неустанно занималась исследованием человеческого гормона роста – давней мечтой Линелль.
Где-то на втором плане оставался отец доктора Уинна, доктор Эллиотт Мэйфейр, специалист по общей хирургии, который иногда на прежнем месте работы, поддавшись уговорам, проводил трансплантацию. Эти трое – Роуан, Эллиотт и Уинн Мэйфейры – составляли костяк всего заведения.
Доктор Уинн был знаменит своим очень тихим голосом и чрезвычайно мягким прикосновением. Он специализировался в нейрохирургии – той же области, в которой работала доктор Роуан Мэйфейр. Эти двое считались кузенами и были похожи не только внешне, но и по темпераменту и одаренности. Встретились они впервые совсем недавно и были немало поражены друг другом.
Линелль боготворила доктора Уинна.
Лично я увидел перед собой спокойного и внимательного человека с умным взглядом, высокого и худого. Видимо, его подняли с постели, чтобы познакомить с мисс Лоррейн Куин и ее легендарным чудо-мальчиком, который общался с царством мертвых.
У него были прекрасно ухоженные светлые волосы с серебристым отливом и холодные голубые глаза за очками в тонкой прямоугольной оправе, он говорил со мной едва слышно, и это придавало его словам ноту конфиденциальности, что лично мне очень понравилось. А еще он говорил медленно.
Первым делом он измерил мне давление, хотя еще раньше это успела сделать медсестра. Потом он заглянул в мои зрачки, приставил стетоскоп к голове и слушал ужасно долго, словно мой мозг ему что-то рассказывал. Затем доктор прощупал мне гланды и осмотрел синяки на руках. Прикосновения его были весьма почтительными.
«Я знаю, у вас болит голова, – произнес он мелодичным голосом, – но мы пока не можем дать вам что-то от боли, чтобы не смазать симптомы последствий травмы. Как только обработают ранки, мы отвезем вас на компьютерную томографию».
«Это не моих рук дело, – сказал я. – Я не сумасшедший. Вы не найдете никаких повреждений в височной доле моего мозга. Попомните мои слова. Сейчас я скверно себя чувствую, но я не безумен».
Он смерил меня внимательным долгим взглядом.
«Мне сказали, что вам восемнадцать. Это так?»
«Скоро
«Полагаю, что есть, – ответил он с улыбкой. – Мы сейчас не будем искать причину припадков. Мы посмотрим, нет ли кровотечения из ранки, вызывающей головную боль. Если вы заснете, придется вас разбудить. А сейчас я оставлю вас в покое. Увидимся после томографии».
«Вы ведь, кажется, нейрохирург? – спросил я, желая только одного: удержать его. – Так вот, я готов поклясться, что ничего не придумал и вовсе не хочу, чтобы вы ковырялись в моем мозге. Я бы предпочел бесноваться в палате, обитой войлоком, чем позволить такому случиться».
Тут подошли два санитара – по крайней мере, я решил, что они санитары – и собрались меня увести, но он жестом велел им подождать.
«Расскажите сами, что с вами произошло», – попросил доктор Уинн.
«Один незнакомец, тот самый, что незаконно вторгается в хижину на болоте, которая является нашей собственностью, – так вот, он забрался ко мне в спальню, несмотря на охрану в доме, вытащил меня из кровати, поволок в ванную, ударил там головой о стену и при этом сыпал проклятиями и угрозами».
Я замолчал. Я не хотел рассказывать ему о Гоблине. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что о нем следует умолчать. Но это же самое чутье не помешало мне молча позвать Гоблина, и тот совершенно неожиданно оказался в ногах моей каталки, по-прежнему сильный, не бестелесный, что было поразительно после такого приключения. С решительным видом он отрицательно качал головой.
«Повсюду лежало разбитое стекло, – сказал я, – осколки зеркала и душевой кабины. Кажется, я получил пару царапин, ничего серьезного».
«Как же тот человек выволок вас из постели?» – спросил доктор Уинн.
«За руки».
Доктор взглянул на мои руки. К этому времени синяки проявились еще сильнее. Он внимательно их осмотрел.
Тогда доктор Уинн попросил наклониться вперед, чтобы осмотреть мой затылок. Я повиновался, и его пальцы поразительно нежно ощупали огромную шишку. От этих прикосновений у меня по всему телу побежали приятные мурашки.
И снова Гоблин покачал головой, не позволяя мне рассказать о нас с ним доктору, потому что тот может причинить моему двойнику вред.
«Ну, теперь-то вы мне верите? – спросил я. – Убедились, что я не сам сделал это с собой?»
«О да, я абсолютно вам верю, – ответил он. – Ни одна из ваших ран не могла быть нанесена вами. Это очевидно по многим причинам. Но нам все равно придется сделать томографию».
У меня словно камень с души свалился.
Томография оказалась относительно простой процедурой, показавшей отсутствие опухоли мозга и кровотечения внутри черепа. Как только доктор Мэйфейр подтвердил эти результаты, меня отвезли на каталке в палату люкс, состоявшую из гостиной и двух спален. Одну спальню предоставили мне, а во второй разместилась тетушка Куин. За это время Жасмин успела съездить домой за тетушкиными вещами и вернуться, но вскоре ей снова предстояло уехать.