Черная книга
Шрифт:
Годы спустя, когда я проделывал такие же номера в присутствии молодых журналистов, я понял: три мастера прикидывались, что не обращают на меня внимания, когда разговаривали между собой, но на самом деле они старались произвести на меня впечатление. Я слушал их молча и уважительно: почему немецкий ученый-атомщик, имя которого не сходило в те дни со страниц газет, захотел принять ислам? Когда патриарх турецкой газетной журналистики Ахмед Мидхат-эфенди ((1844-1913) – турецкий писатель, просветитель; эфенди – вежливая форма обращения) подстерег на улице в ночи одержавшего над ним верх в публичной дискуссии коллегу и побил его, взял ли он с противника слово прекратить ведущуюся между ними полемику? Бергсон – мистик или материалист? Какие есть доказательства существования «другого мира», спрятанного на нашей Земле? Кто те поэты, которых осудили в последних аятах двадцать шестой суры Корана за то, что они не верили в Аллаха и не соблюдали обрядов, но делали вид, что верят и соблюдают? Андре Жид в самом деле был гомосексуалистом или, понимая пикантность этой темы, подобно арабскому поэту Абу Нувасу (р. 747-762, ум. 813-815) – арабский поэт, воспевавший обыденную жизнь), любил женщин, но сознательно наговаривал на себя? Когда Жюль Берн в своем романе описывал площадь Топхане и фонтан Махмуда I, он наделал ошибок потому, что писал с гравюры Меллинга, или потому, что слово в слово переписал описание из «Воспоминаний о Востоке» Ламартина Мевляна ((господин, наш учитель, перс. ) –
Деликатно обсуждая этот вопрос, они бросали взгляды в мою сторону, а потом их белые брови подали мне знак говорить. Я сказал, что, по моему мнению, рассказ был помещен в книгу так же, как и все другие рассказы, его просто прикрыли тюлевым покрывалом морали. Тот, на похоронах которого я был вчера, спросил: «Сын мой, вы пишете статьи для воспитания нравственности или ради развлечения?» Чтобы продемонстрировать, что у меня имеются четкие суждения по каждому вопросу, я выпалил первое, что пришло в голову: «Для развлечения». Мой ответ им не понравился. Они сказали: «Вы еще молоды и стоите в начале профессионального пути, мы дадим вам кое-какие советы!» Я стремительно вскочил с места: «Эфенди, я хотел бы записать ваши наставления!» Я помчался к кассе, взял у владельца ресторана стопку листков. И вот теперь я хочу поделиться с вами, мои читатели, наставлениями, записанными зелеными чернилами моей гладенькой ручки на обороте ресторанных бланков; итак, на одной стороне – название ресторана, а на другой – наставления, которые я получил во время той долгой беседы в воскресенье.
А. АДЛИ. В тот зимний день на нем был костюм кремового цвета из английской ткани (я так пишу, потому что у нас всякую дорогую ткань называют английской) и темный галстук. Высокого роста, ухоженный, с расчесанными седыми усами. Ходил с тростью. Он выглядел как английский джентльмен, у которого нет денег; впрочем, не знаю, можно ли быть джентльменом без денег.
Б. БАХТИ. Галстук перекошен, как и лицо. Одет в старый неглаженый пиджак в пятнах. Под пиджаком – жилет, в кармане жилета – цепочка от часов. Толстый, неряшливый. Беспрерывно курил, называл сигареты «Мой единственный друг!» и говорил, что настанет день, когда единственный друг предаст одностороннюю дружбу и убьет его, остановив сердце.
Дж. ДЖЕМАЛИ. Маленького роста, нервный. Старается выглядеть опрятным и респектабельным, несмотря на скромную одежду учителя-пенсионера. Выцветший пиджак, брюки почтальона и ботинки на толстой пластиковой подошве. Сильно близорукий, в очках с толстыми стеклами. Неприятная внешность, которую можно было бы назвать недружелюбной.
Итак, наставления мэтров и мой жалкий комментарий: 1. Дж.: Работа только для удовольствия оставляет журналиста без компаса в открытом море. 2. Б.: Журналист – не Эзоп и не Мевляна. Мораль всегда выходит из рассказа, а не наоборот. 3. Дж.: Пиши по уму читателя, а не по своему уму. 4. А.: Компас – это рассказ (очевидно, ответ Дж. ). 5. Дж.: Не вникнув в загадку нашей истории и кладбищ, невозможно писать ни о нас, ни о Востоке вообще. 6. Б.: Ключ к теме Восток – Запад спрятан в словах Сакаллы Арифа: «Ах вы несчастные, следующие на Восток и глядящие с тихого корабля на Запад!» (Сакаллы Ариф – герой рубрики Б., имевший прототипа). 7. А. – Б. – Дж.: Обзаведитесь собственными пословицами, поговорками, анекдотами, остротами, стихотворными строками, афоризмами. 8. Дж.: Не надо начинать с поисков «своей» темы, сначала надо найти стоящий афоризм, а потом уже искать тему, подходящую для него. 9. А.: Не садись за стол, пока не нашел первой фразы. 10. Дж.: Верь в то, что пишешь. 11. А.: А если у тебя нет искренней веры, сделай так, чтобы читатель поверил, что она у тебя есть. 12. Б.: Читатель – ребенок, мечтающий попасть на ярмарку. 13. Дж.: Читатель не прощает оскорбления Мухаммеда, ибо Аллах за это насылает паралич (понял, что сентенцией под No 11 А. задевает его и намекает на легкий парез уголка рта А., который писал статьи о женитьбе и личной жизни Мухаммеда). 14. А.: Люби карликов, их и читатель любит (ответ Дж. с намеком на его маленький рост). 15. Б.: Хорошая тема, например, загадочный дом карликов в Ускюдаре (Ускюдар – район на азиатской стороне Стамбула). 16. Дж.: Борьба, когда она спортивная, тоже хорошая тема, о ней интересно писать (решил, что сентенция No 15 – опять намек на него, и отсылает меня к слухам о пристрастии Б. к мальчикам, порожденные серией статей журналиста о борьбе). 17. А.: Читатель живет трудно, читатель – это отец семейства, имеющий жену, четырех детей и ум двенадцатилетнего подростка. 18. Дж.: Читатель неблагодарен, как кошка. 19. Б.: Я бы не сказал, что умный зверь кошка – неблагодарная; она просто знает, что нельзя доверять писателям, любящим собак. 20. А.: Занимайся не кошками и собаками, а проблемами страны. 21. Б.: Узнай адреса зарубежных консульств (намек на слухи о том, что во время второй мировой войны Дж. подкармливало немецкое консульство, а А. – английское). 22. Б.: В полемику вступай только в том случае, если уверен, что одержишь верх над противником. 23. А.: В полемику вступай только в том случае, если сможешь привлечь на свою сторону патрона. 24. Дж.: В полемику вступай только в том случае, если у тебя под рукой пальто (намек на то, что Б. не принимал участия в освободительной борьбе, а остался в оккупированном Стамбуле, произнеся знаменитую фразу «Я не переношу анкарских зим!»). 25. Б.: Отвечай на письма читателей; если писем нет, сам пиши и отвечай на них. 26. Дж.: Наш бесспорный патриарх и мэтр – Шехерезада; не забывай, что ты, как и она, всего-навсего пишешь истории в пять-десять страниц, впихивая в них события, называемые жизнью. 27. Б.: Читай мало, но с наслаждением, будешь выглядеть более начитанным, чем те, кто читает много, но без удовольствия. 28. Б.: Будь нахрапистым, знакомься с такими людьми, о которых после их смерти можно написать воспоминания. 29. А.: Некролог начинай с сострадания и не кончай оскорблением покойного. 30. А. – Б. – Дж.: По возможности удерживайся от следующих фраз – а) еще вчера он был среди нас; б) профессия наша неблагодарна, уже на следующий день люди забывают написанное; в) слушали ли вы вчера такую-то программу радио?; г) как летят годы!; д) что сказал бы покойный об этом позоре?; е) такого не бывает и в Европе; ж) в таком-то году хлеб стоил столько-то; з) этот случай напоминает мне о… 31. Дж.: Слово «потом» существует только для новичков, не знающих дела; 32. Б.: Что является искусством, то не является статьей, а что является статьей – то не является искусством; 33. Дж.: Не расточай похвалы уму, который насилием над стихами погасил страсть к искусству (намек на поэтические занятия Б. ); 34. Дж.: Пиши просто, легче поймут; 35. Дж: Пиши сложно, легче поймут; 36. Б.: Будешь писать сложно, наживешь язву (тут все вместе дружно засмеялись, будто впервые сказали друг другу доброе слово); 37. Б.: Состарься пораньше. 38. Дж.: Состарься пораньше, чтобы написать хорошую, глубокую статью! (Снова с симпатией улыбнулись друг другу); 39. А.: Три сильные темы, конечно же, смерть, любовь и музыка. 40. А.: Но прежде надо самому решить, что такое любовь; 41. Б.: Ищи любовь (напомню читателям, что советы эти не сыпались
Тут откуда-то, кажется из дальнего угла ресторана, послышалась песня о несчастной любви, горе и тщетности жизни; они мигом забыли обо мне и, вспомнив, что каждый из них – пожилая и усатая Шехерезада, стали печально и дружески рассказывать друг другу истории. Вот некоторые из них. Забавная и грустная история о публицисте, который всю жизнь страстно описывал прогулки Мухаммеда по седьмому небу, а потом случайно узнал, что нечто подобное уже сделал Данте: это было большое несчастье; рассказ о безумном падишахе-извращенце, который в детстве гонял с сестрой ворон на огороде; рассказ о писателе, потерявшем сон, когда его покинула жена, о читателе, который вообразил себя одновременно и Альбертиной, и Прустом; рассказ о публицисте, оказавшемся султаном Фатихрм Сулейманом Мехмедом (Мехмед II Фатих (Завоеватель) (1432-1481) – султан, который в 1453 г. захватил Константинополь и сделал его столицей Османской империи), и т. д. и т. п.
Кто-то преследует меня
То шел снег, то было темно.
Весь тот день Галип снова и снова будет вспоминать как единственную подробность, оставшуюся в памяти от жуткого кошмара, старое кресло, которое он увидел утром, когда, выйдя из дома своего друга Сайма, спускался в Каракей по старым улицам и ступенькам узких тротуаров Джихангира. Это было на высоком холме позади Топхане, где Джеляль когда-то искал следы передвижения по Стамбулу торговцев наркотиками. Кресло стояло перед закрытыми лавками обойщика, обивщика, картонщика, столяра; лак на ручках и ножках облупился, кожа сиденья походила на рваную рану, и из этой раны уныло торчали ржавые пружины, словно кишки из развороченного живота раненой кавалерийской лошади.
Войдя в контору, Галип сел за стол и тут же принялся читать новую статью Джеляля. На самом деле статья была не новой, она уже публиковалась много лет назад. Это могло означать, что Джеляль давно не давал в газету новых материалов, но могло быть и тайным знаком чего-то другого. И вопрос: «Трудно ли вам быть самим собой?», который задает герой статьи, парикмахер, возможно, указывал на тайный смысл чего-то выходящего за рамки газетной публикации.
Галип помнил, как Джеляль что-то говорил ему на эту тему. «Большинство людей, – объяснял он, – не замечают сути вещей только из-за того, что они под носом, а видят и замечают второстепенные особенности, причем лишь потому, что они не бросаются сразу в глаза. Поэтому я не высказываю открыто основную идею, а прячу ее где-нибудь в середине статьи. Но не слишком глубоко, я словно играю в прятки с детьми, и читатели, найдя спрятанное, верят мне, как дети. Самое скверное – это когда газету выбрасывают, не поняв ни прямого смысла написанного, ни требующего немного терпения и ума другого, скрытого значения».
Что-то подтолкнуло Галипа, отложив газету, отправиться в редакцию газеты «Миллиет». Он знал, что Джеляль чаще ходит туда в конце недели, когда там не так многолюдно, и надеялся застать его одного в кабинете.
Джеляля он не нашел. Стол был убран, пепельница пуста, чашки на столе не было. Галип сел в кресло фиолетового цвета, в котором всегда сидел, когда приходил сюда, и стал ждать. Он был уверен, что через некоторое время услышит смех Джеляля, доносящийся из какого-нибудь кабинета.
К тому времени как он потерял эту уверенность, ему вспомнилось, как они в первый раз пришли сюда с Рюйей и Джеляль отвел их в типографию («Вы тоже хотите стать журналисткой, маленькая ханым?» – спросил пожилой печатник, а Рюйя по дороге домой задала этот же вопрос Галипу); Галип считал редакцию необыкновенной сказкой из «Тысячи и одной ночи», местом, наполненным фантазиями и бумагой, на которой сочинялись невероятные рассказы и истории.
В лотке на столе он увидел две папки с надписями «Пошедшие» и «Резервные». В папке «Пошедшие» лежали отпечатанные на машинке статьи, опубликованные за последние шесть дней, и для воскресного номера: она появится в завтрашней газете, видимо, ее набрали и положили обратно в папку.
Значит ли это, что Джеляль, никому ничего не сказав, отправился в какую-нибудь поездку или уехал в отпуск? Вообще-то он не любил уезжать из Стамбула.
Галип вошел в просторный кабинет одного из редакторов спросить, где Джеляль; за столом сидели, беседуя, двое пожилых мужчин.
Один из них был сердитый старик, публицист, известный под псевдонимом Нешати. – В прошлом он вел в газете острую полемику с Джелялем, теперь же писал брюзгливо-нравоучительные воспоминания в рубрике менее популярной, чем рубрика Джеляля. У него было тоскливое, как у бульдога, выражение лица – точь-в-точь как на фотографии в его рубрике; взглянув на Галипа, он сказал:
– Джеляль-бей не появляется уже много дней! А вы ему кто?
Второй журналист тоже поинтересовался, зачем ему понадобился Джеляль. Лицо этого человека показалось Галипу знакомым, и он мучительно копался в памяти, пока не вспомнил, откуда ему знакомо это лицо: это был Шерлок Холмс в черных очках из журнала-приложения, который знал все и обо всех.