Черная кошка в темной комнате
Шрифт:
— Водки… — захрипел Мамонов.
— Нет, Тату. Пить ты сегодня не будешь.
— Тогда веревку. И мыло. Я, пожалуй, повешусь.
— Вот видишь! У тебя уже навязчивая идея! Потому что твой организм отравлен токсинами!
— Выйди вон! — заорал он. — Оставь меня в покое! Раз ты, дура набитая, не можешь помолчать, -исчезни!
— Кричи, кричи! — Эльза заботливо накрыла его одеялом. — Все равно ты меня не ударишь.
— Это почему?
— Потому что ты, Тату, трезвый. Белка, Белка! Девочка, иди сюда! Папочка трезвый! Ах, Тату! А может, у тебя от собак глисты? Уж конечно, это не Белка!
Мамонов мгновенно обиделся за Дружка.
— Дура, от глистов худеют. Посмотри на свою собаку и на мою. У которой из них, по-твоему, глисты?
Эльза беспомощно заморгала ресницами. Потом решительно сказала:
— Я завтра же отведу собак к ветеринару!
— Правильно! — Он зевнул. — Займись делом. А пока иди и вымой их. Кобеля и сучку. А я покамест посплю. С шампунем вымой, слышишь?
— Ах, не учи меня, — отмахнулась Эльза. И засюсюкала: — Белка, Белка! Пойдем, девочка, мамочка тебя искупает. Ну и ты, чучело, топай в ванную. Глисты-то наверняка у тебя! То-то ты лопаешь и лопаешь! Как ненасытный! Теперь мне понятно почему!
И она исчезла за дверью. Вслед за Эльзой ушли обе собаки. Мамонов остался один. Этот паршивый день наконец закончился. Сердце еще ноет, но хотя бы галлюцинаций нет. Авось и обойдется.
Прошло три дня. Два из них он не брал в рот ни капли спиртного. Но потом нервы сдали. Меньше недели оставалось до открытия, а торговые площади заполнялись вяло. Дел у Мамонова было невпроворот, а вечером он получал очередную порцию глупостей от прекрасной Эльзы, в жизни которой теперь появился еще и ветеринар. И тоже — вы подумайте — женщина! Жена с увлечением изгоняла несуществующих глистов, подробно описывая за ужином свои приключения в кабинете ветеринара, и через три дня Сила Игнатьевич сорвался. И изо всех сил принялся наверстывать упущенное. То есть вечером, когда рабочий день закончился, он выпил не три рюмки коньяку, а целую бутылку. И вниз в лифте с прозрачной кабиной его вез шофер. А потом вел к выходу. Охрана с удивлением смотрела на хозяина, который позволил себе такое впервые. Раньше Сила Игнатьевич лица не терял. Но, похоже, глисты его доконали. Какие ж вредные твари! Вы подумайте!
Когда водитель сгрузил хозяина в прихожей, Мамонов почти ничего не соображал. И не помнил, как жена довела его до кровати, раздела и накрыла одеялом. Зато утром получил сполна.
— Так больше продолжаться не может! — визжала Эльза. — Или ты будешь лечиться, или я от тебя уйду!
— Скатертью дорога, — буркнул Сила Игнатьевич, у которого голова после вчерашнего трещала.
— Завтра же пойду в суд!
— Куда?
— А где у нас разводят? Надо спросить у Венеры. А лучше у Василисы. Она как раз в разводе. Причем ее муж тоже был богат. Она не раз говорила, что раздела его до нитки, и теперь он со своей любовницей… Что с тобой, Тату?
— Ничего. Я… постараюсь не пить.
— Да уж! Постарайся!
— Честно сказать, я тогда напугался. Помнишь сердечный приступ? Но вчера на меня опять накатило. Не дай бог, глюки пойдут.
— Это уж точно!
— Поеду на работу, — тяжело вздохнул Мамонов.
— Когда тебя ждать? И в каком виде?
— Постараюсь пораньше.
Про то, сколько он собирается выпить, Сила Игнатьевич
К его удивлению, входная дверь была не заперта. Он только-только достал ключ, как увидел щель, через которую пробивался свет. Толкнул дверь плечом — и оказался в холле.
— Вава! — заорал он. — Последние мозги отшибло?! Дрыхнешь с открытой дверью!
В ответ — ни звука. Впрочем, прислушавшись, он уловил еле заметное поскуливание. И сообразил, что ни Дружок, ни Как-ее-там не вышли его встречать. Эльза заперла собак в комнате? Как странно! Она никогда этого не делала, если была дома. А раз дверь открыта…
— Вава, ты где?
Первым делом Сила Игнатьевич заглянул в спальню. Открыл дверь и попятился.
— Что за черт?
Сердце заныло, взгляд затуманился. Он испугался. Не того, что увидел. Испугался Мамонов того, что видение исчезнет.
В спальне на кровати лежала жена. У нее в груди торчал нож. На простыне Сила Игнатьевич явственно увидел кровавые пятна. Дернулся было: надо туда, к ней. А потом вдруг спохватился.
Вспомни, что сказал тебе мент. Леонидов, кажется. Не трогать орудие убийства. Ни в коем случае. Не оставлять следов на месте преступления. То есть не затаптывать следов. Ничего не трогать.
И хотя искушение было велико, Сила Игнатьевич его преодолел. В спальню он так и не вошел. С минуту любовался открывшейся взору картиной: Эльза лежала навзничь, из прекрасной груди торчал нож, на простыне алела кровь. Зарезана, значит. Тоже хорошо.
И Сила Игнатьевич попятился, аккуратно прикрыв дверь спальни. Если бы вчера Мамонов так не напился и сегодня был трезв, возможно, он поступил бы по-другому. Но теперь Сила Игнатьевич откровенно «поплыл». Соображал с трудом, помнил только, что ему ничего не надо трогать и, кажется, не стоит выпускать из комнаты собак. Они затопчут следы преступника. Или… преступников? Кому же так насолила жена? Впрочем, чему тут удивляться! Она же дура! Белка по-прежнему поскуливала, а ленивый и терпеливый Дружок молчал. Мамонову было не по себе.
«Ничего не трогать, — повторял он как заклинание. Потом спохватился: а алиби? Есть у меня алиби? Когда ее убили?» Мысли путались. Мамонов хотел уже было набрать «02», когда зазвонил его собственный телефон. Не мобильный, а аппарат, стоящий в гостиной. Другая трубка лежала на кухне. Сначала Мамонов прошел туда, но телефона не увидел. Соображал он плохо, а телефон все звонил и звонил. Наконец Сила Игнатьевич добрался до гостиной — самой дальней комнаты. Взял трубку и тихо сказал:
— Слушаю.
— Сила Игнатьевич?
Это был Киселев. Расстались они в полдень: тот отправился с документами в городскую управу. Надо было уладить кое-какие формальности.
— Сила Игнатьевич? — повторил управляющий, поскольку хозяин не реагировал.
— Слушаю.
— Я только что из управы. До дома наконец добрался. Хотел вам сказать…
— Не сейчас.
— Я только хотел сказать, что проблема улажена.
— Мою жену только что зарезали.
— Что? — ахнул Евгений.
— Прихожу домой, а она лежит. В спальне. В груди нож.