Чёрная кровь
Шрифт:
И всё-таки люди уверовали в победу. Как же, одолели непобедимых чужинцев, хоть и великой кровью, но переломили хребет вторжению; теперь дело за малым. Добить уцелевших, и всё снова будет хорошо. Глядишь, и Великая в своё русло вернётся...
Под утро несколько раз замечали диатрим, но птицы, по счастью, были без всадников – верно, из тех, что прорвались сквозь огненное кольцо, потеряв хозяев. Пернатые бестии носились туда-сюда, верно, так и не опомнившись после ночного боя. Наученные, люди тотчас ощетинивались копьями – не зря, значит, тащили назад толстые, неудобные жерди, каких возле дома за час можно десяток настругать. А без них диатриму и не остановить.
Утром залегли, правда, место оказалось неудачным – крошечная роща в балочке, что встретилась поперёк дороги, протянувшись от холмов к Великой. Однако, выбирать не приходилось. И – как ни старался Бойша, а полной тишины так и не добился. Попробуй удержать в себе слова, что так и рвутся из груди! Мы ведь победили! Победили, сломили чужинскую силу! Больше небось не сунутся...
Бойша укрывался вместе со всеми; однако он не был бы вождем, не вышли во все стороны дозорных. И вновь Таши выпало караулить; правда, дело досталось самое скучное – лежи себе, глазей на Великую; да только что там теперь углядишь? Чужинцев проредили изрядно, от такой взбучки они не скоро оправятся.
Лежал, глаза проглядывал. Пуст луговой берег, нет там никого, да и быть не может; те карлики, что ночью туда ушли теперь трижды подумают, прежде чем вновь через русло поволокутся... Но – приказ Бойши! Вождь ночным походом славу себе снискал почти как Умгар, великий вождь, или как Карн, что загнал в леса пожирателей падали. Бойшу и так-то слушали не прекословя, а теперь и вовсе – одному взгляду повиновались.
Таши лежал на животе, от нечего делать всматриваясь в противоположный берег. Мертво было вдали, лишь не по-осеннему поздний суховей гонит клубок перекати-поля. А больше ничего не двинется, не шелохнется. Так и должно быть. Когда в степи ничего не шевелится, нам на правом берегу от этого только лучше.
А потом... Таши не мог понять – из-под земли они вынырнули, что ли? – на низкий берег внезапно вынеслась диатрима с карликом на спине. За ней – вторая, третья, четвертая...
Из пересохшей заречной степи подходил новый отряд чужинцев.
Таши зажал рот ладонью, давя крик, словно девчонка. И было отчего... Диатричья сила, лавиной двинувшаяся вниз, казалась ничуть не меньше той, что разбили на Истреце.
Вспугнутым зайцем Таши метнулся назад. Не пропала наука даром, не заметили окаянные; неспешно брели себе вниз, вереща и взвизгивая на десятки голосов. Голова диатричьего воинства достигла берега, а конца еще и видно не было. Никак не меньше пяти сотен чужинцев вновь шли на закатный берег Великой.
Бойша потемнел лицом, когда выслушал Таши. Шутка ли! до селения ещё идти и идти, а тут, как назло, чужинцы!
– Лежать всем! – приказал вождь. – Может, не заметят... но копья держать крепко!
Ох, как жалели теперь, те, кто поленился собрать после битвы настоящие длинные ратовища! Чем теперь останавливать птиц?.. А что тяжёлые они – так жить захочешь и не такое ещё потянешь.
Чужинский поток выплеснулся на истерзанный берег. Постояли, вереща по-своему да по-птичьи; а потом – раз-раз – и потянулись на север. Бойша только выругался в сердцах. Ох, восплачут же оставшиеся в селении, ох, возрыдают! Наверняка решат, что чужинцы всех воинов положили, а теперь и к селению подались...
Несмотря ни на что, выдержал вождь, никому не дал сдвинуться с места раньше срока; и лишь когда свечерело, поднял войско. Одно только плохо: на север диатриты пронеслись, а обратно
Ночная дорога оказалась не из приятных. Завывал где-то невдалеке бездомный дух; мелькали в кустах недобрые зелёные огоньки – светятся парами, а ясно, что не звериные это глаза. Воины шептали про себя тайные заговоры, кто имел – хватались за талисманы и амулеты. Добрый оберег при всякой невзгоде помогает... хотя, вот ведь, никакие святыни не помогли против чужинский напасти; зря молили предков, напрасно прикармливали степных божков.
Однако до самого утра ничего дурного не случилось. За ночь подошли к посёлку, так что уже городьбу видать стало. Таши все глаза проглядел, шею искрутил, высматривая диатритов – нет негде, проклятых. Как сквозь землю провалились – хоть бы и впрямь Великая Мать поглотила нечисть уродскую, схоронила в сыпучих песках под серым камнем!
Войско устало. Ночь туда шли – не спали; день прокемарили вполглаза. И то подумать, какой сон, когда глаза закроешь и карликов перед собой тотчас же видишь? Следующей ночью бились; потом мёртвых разбирали; а там снова поход; днём приладились было на отдых – так вновь диатриты возникли. Такого никакой богатырь не сдюжит, поневоле глаза слипаться начнут. Многие на ходу засыпали, даже те, что под грузом: идёт человек скорым походным шагом, оружие наготове держит, а глаза закрыты и снится воину сон, будто шагает он по ночной степи громить лагерь пришлых чужинцев, а усталости нет и в помине; руки сильны, глаза зорки – не сдобровать этой ночью вражинам!
Рассвет застал воинов на ближних подступах к родному селению. Вот уже и поля, и тропки натоптанные, а вон уже и частокол зачернел... И тут вождь велел остановиться и залечь в тех самых кустах, на которых ещё висела необобранная калина.
– Коли нет ничего, так ничего с вами и не случится, – отрезал он на робкие возражения. Много вас тут – горячих голов. А поляжете у самой городьбы – что тогда? Сказано – как рассветлелось, так и лежать!
– помолчал и добавил: – Вроде бы крик почудился, когда низинкой шли. Крик слышался многим, но мало ли кто мог кричать среди ночи?
Стонущих духов в округе не нет, а по нынешним временам им покоя не найти, вот и пошумливают в темноте. Но вождь встревожился – и лежи носом в землю у самого можно сказать дома. Вон она, городьба, духом домчать можно, и вроде бы свет сочится сквозь неплотно уложенные прясла – там ночная стража бережёт покой спящих. Обычно ночью дежурило по пять человек, а сейчас велено, чтобы полтора десятка – не меньше.
Кто-то уже ворчать начал, и тут над городьбой появилась фигура со смоляным факелом в руках, замахала над головой огнём, и зычный крик разнёсся далеко окрест:
– Засада!.. Засада у стен! Побереги-ись!..
* * *
Первая ночь после ухода на юг большого отряда прошла в хлопотах: селение готовилось к будущей осаде. Задолго до света все родичи убрались с открытых мест, и вход накрепко заложили дубовыми пряслами. Карлики явились около полудня. Покружили возле городьбы, близко не подходя, чтобы не попасть под шальную стрелу, и, ничем не поживившись, сгинули куда-то, оставив на дальних подступах с полсотни всадников.
Так и провели день: люди в крепости тряслись, а коротышки, оставив пяток караульных, занимались своими делами – ловили ящериц, словно трупоеды собирали на обсохшем берегу раковины беззубок и объедали с колючих кустов ягоды терновника.