Черная Луна
Шрифт:
Впервые за все время собрания подал голос Вент.
— Карис, я знаю, что лишних вопросов задавать не следует, но ведь все, кто был здесь сегодня, слышали, как ты говорила об отступлении с боем. Одним отступлением, пускай даже притворным, битву не выиграть. Все, кто тебя слышал, знают, что у тебя есть и другой план. Узнают об этом и дароты. Они поймут, что твой тайный план связан с выходами из катакомб, что ты хочешь устроить им засаду. А потому скорее всего попросту не станут преследовать нас.
— Прости меня, генерал, — сказал герцог, — но у меня была та же мысль. Когда начнется бой, дароты могут двинуться к любому выходу.
— Это верно, — согласилась Карис, — но, во-первых, дароты,
— Все, кто был здесь сегодня, видели карту, — возразил Форин.
— Это так, — сказала Карис, — но мы просто не в состоянии предусмотреть все возможности. Взгляните на карту: если даротов удастся заманить хотя бы в первые туннели, число выходов, которые будут им доступны, сократится до восьми. Чем дальше мы заманим даротов, тем меньше у них останется выбора.
— Я, конечно, повторяюсь, — сказал Вент, — но ведь все, что ты сейчас говоришь нам, тоже может стать известно врагу.
— Потому-то я и не говорю вам всего. Поверь мне на слово, Вент, — нам удастся перехитрить даротов. Видишь ли, им тоже придется нелегко. Они уже знают, что я однажды обвела их вокруг пальца, вложив неверные сведения в голову одного из наших разведчиков. И потому в катакомбах, в сумятице боя дароты не смогут полностью полагаться на то, что подслушают в мыслях наших людей. А это, поверь, вызовет у них немалое замешательство.
— Я верю тебе, Карис, — сказал Вент. — Я только не хочу, чтобы ты использовала меня, как того бедолагу-разведчика.
— Именно так я тебя и использую, — холодно ответила Карис.
Запах лампового масла расплывался в затхлом воздухе катакомб. В напряженной тишине затаившиеся в туннеле солдаты прислушивались к неугомонному грохоту, который становился все ближе — это молоты и кирки даротов пробивали дорогу в туннель. Форин отер с лица влажный пот и мельком глянул на Вента. Тот стоял, привалившись плечом к гигантскому сталагмиту, и в желтом мерцании фонарей лицо его казалось окаменевшим от напряжения. Чуть левее сидел на каменном уступе Тарантио, опустив голову и обхватив руками колени. Форин сделал глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться, и прошелся мимо припавших на колени стрелков. Все они молчали, и лица их в свете фонарей влажно блестели от пота.
Форин снова — уже в который раз за этот час — подошел к дальней стене туннеля. Снова с бьющимся сердцем положил он ладонь на влажный шершавый камень. И ощутил, как едва заметно дрожит под его рукой стена туннеля.
Рыжебородый великан вернулся на свое место. Свет фонаря мерцал бликами на его блестящей полированной кирасе. Тарантио поднял голову, вопросительно взглянул на него.
— Скоро, — прошептал Форин. — Уже скоро.
Где же ты, Дейс?
Ответа не было. Тарантио била дрожь, в груди его тяжелел ледяной ком страха. Грохот даротских орудий раздался снова, на сей раз уже гораздо громче, и Тарантио дернулся, точно ужаленный. Поднявшись, он обнаружил, что у него подгибаются ноги, и вдруг ему отчаянно захотелось броситься наутек, прочь из этой жуткой, сотрясаемой грохотом темноты. Едва эта мысль мелькнула у него в голове, как совсем юный арбалетчик в арьергарде отшвырнул оружие и побежал, спотыкаясь, по размеченному белой краской туннелю. Прочие стрелки беспокойно зашевелились, и Форин прошелся между ними, кого-то похлопал по плечу, кому-то шепнул пару ободряющих слов. Казалось, один лишь вид его богатырской фигуры возвращает солдатам присутствие духа. Наконец он подал сигнал зарядить арбалеты.
Во рту у Тарантио пересохло, и он подумал о Мириак, которая ждет его дома, о ярком солнце, струящемся в открытые окна. Если дароты прорвутся
Каменная стена треснула, и в расселине блеснуло острое лезвие кирки. Стрелки положили массивные арбалеты на треножники, нацелили их на стену. Вент и Тарантио отошли с линии стрельбы. Тарантио обнажил меч, и зачарованный клинок блеснул в свете фонарей.
Огромный кусок стены рухнул на пол пещеры, и в проломе появился первый дарот. Три арбалетных болта размозжили его череп, и он повалился наземь. Шум по ту сторону стены усилился, кирки и молоты неистово дробили и крушили последнюю преграду. Пролом расширился, и в него хлынули дароты. Их гигантские тела отбрасывали на стены туннеля чудовищные тени.
Снова свистнули арбалетные болты, и дароты ринулись прямо на стрелков. Вынырнув из-за крупного сталагмита, Тарантио наискось рубанул мечом по ребрам бежавшего впереди дарота. Тот занес для удара зазубренный клинок, но Тарантио успел увернуться и прикончил врага ударом в живот. У стены напротив Вент проткнул мечом грудь дарота, затем стремительно крутнулся и успел перерезать горло второму. Позади них арбалетчики отступали ко второй линии обороны.
Вент ловко отпрыгнул назад, развернулся и помчался в укрытие, держась правой стены. Один из даротов метнул ему вслед копье, и оно ударилось о сталагмит; осколки камня осыпали лицо и шею Вента. Впереди туннель был перегорожен валом из мешков с песком, за ними стояли, припав на колени, арбалетчики. Вент с разбега перепрыгнул через них, обернулся — и увидел, что Тарантио бежит вдоль дальней стены, торопясь достичь укрытия.
Дароты волной хлынули по туннелю. Залп — и полсотни арбалетных болтов вонзились в бегущих первыми врагов. Кордуинцы поспешно принялись перезаряжать арбалеты — иные даже успели это сделать, — но тут дароты обрушились на них. Засверкали зазубренные мечи, рубя легкие доспехи вместе с плотью. Вент рванулся в бой, наотмашь рубя наступающих даротов.
— Назад! — гаркнул он во все горло. Беззащитные стрелки и не нуждались в этом приказе — те, кто уцелел, уже бежали по туннелю прочь. Вент и Тарантио последовали за ними.
Шума погони не было. Мечники оглянулись. Дароты постояли немного у мешков с песком и, свернув направо, цепочкой втянулись в боковой туннель. Вент выругался.
Замысел Карис покуда не сработал.
Во тьме, в одиночестве Озобар вслушивался в отдаленный шум боя — крики раненых, лязг стали, шипящее пение арбалетов. «Отвратительные звуки», — подумал он.
Зло.
Озобар не был религиозен. За всю свою жизнь он молился лишь однажды. Молитва его не была услышана, и он похоронил своих близких, а чума между тем продолжала свирепствовать на островах, неся горе и одиночество тем, кто остался в живых. Однако не нужно быть религиозным, чтобы понимать природу зла. Чума творит зло, но она всего лишь явление природы и не обладает разумом. Даротов же Озобар считал воплощенным злом. Они ведали, что творят, понимали, какие страдания причиняют другим. Хуже того — их действия порождали в сердцах врагов неистребимую ненависть. А ведь ненависть — праматерь всего зла в мире.
«Вы не заставите меня вас ненавидеть, — подумал Озобар. — Но я убью вас!»
Шум боя затих. Озобар снял стекло с горящего фонаря, затем выпрямился и устремил взгляд в глубину полого уходящего вниз туннеля. Не заметив никакого движения, он закрыл глаза и прислушался. Вначале ничего не было слышно, но потом Озобар различил едва слышный топот множества обутых ног. Вход в туннель находился в ста с лишним футах от того места, где он стоял. Подняв повыше фонарь, Озобар отошел туда, где лежал глиняный снаряд катапульты, и поджег промасленные тряпки, которыми были заткнуты дыры в снаряде.