Черная молния вечности (сборник)
Шрифт:
Сталин встал с дивана, подошел к стене, отодвинул легкую, под цвет дубовых панелей, портьеру, за которой оказалась дверца встроенного в стену сейфа. Достал из кармана кителя ключ, повернул несколько раз: стальная дверца отворилась.
«Как окошко в тюремной камере при раздаче, только миски с баландой не хватает…» – хмыкнул про себя Сталин и, порывшись в глубине стального ящика, извлек пожелтелую, переломленную пополам, самодельную праздничную открытку с рождественскими ангелочками.
Сей памятный сувенир еще до войны был доставлен ему верными, тайными людьми. Он сам не знал, для чего это ему понадобилось. Сколько крови стоил жалкий бумажный прямоугольник! И ничего не стоил, когда рука безвестного венского бродяги старательно выводила на нем контуры легких облаков и
И не обманулся в надеждах, ибо великую, страшную цену заплатил мир за сие творчество – и еще неизвестно, сполна ли рассчитался.
И опять всплыл в памяти мерзкий сон с прилепившейся к нему стародавней явью. И сознание уже не пыталось отделить истинное от бесовского. И опять Сталин видел себя на мёрзлой венской улице, и врага своего видел, но ровно ничего ненавистного не было в лице живого, а ныне погибшего супротивника.
«А может, специально их свели в 13-м году в Вене, дабы со стороны убедиться: достойны они друг друга или нет… Это только идиот может подумать, что все случайность!.. Ничего случайного в мире не было, нет и не будет!.. Кто эту случайность сорганизовал?.. Нет, не эти квадратноголовые Троцкий и Бухарин! Куда им до властвования над случайностью!.. Мелочь мракобесная! Иные, незримые соглядатаи смотрины устроили – и остались довольны смотринами: распознали в них вселенских сокрушителей. А они себя не распознали. Ну и слава Богу, что не распознали, а то как знать, куда направила б мир высшая воля… Как это Гитлер болтал в своих речах: „…Мы стоим у шарнира времени!“ Ишь ты, у шарнира!.. Тоже мне, царь времени выискался… Хорошо, что так повернулось колесо истории! Корявое, скрипучее колесо с восьмеркой… Впрочем, восьмерка – знак бесконечности. Может, и не должно быть колесо без восьмерки, а то слишком далеко уехать можно. А так все нормально: спасена, возрождена Империя, славянство и православие спасены. Страшной ценой спасены! Но кто знает истинную цену бытия? И что стоят века земные по сравнению с мгновением вечности? Кто знает? Никто!.. Солнце светит? Светит! Звезды на месте? На месте! Луна движет воды? Движет! Так какого еще рожна?! О чем печалиться, ежели все проходит! „И это пройдет!“»
За несколько месяцев до крушения третьего Рейха, в глубочайшей секретности от НКВД и СМЕРШа, Сталин приказал организовать несколько спецподразделений, задача которых была предельно «проста»: Гитлер! Вернее, его труп, ибо живой он был давно не нужен. Подразделения действовали независимо друг от друга, а порой и наперекор, до кровопролития и смертоубийства. Не теряли времени даром и стратегические службы союзников: мешали сталинским агентам и заодно самим себе мешали. Все перепуталось, переплелось, стянулось мертвыми узлами в этой нечеловеческой круговерти, но все нити упорно тянулись в Кремль. Не одну апрельскую ночь потратил Сталин, дабы из огромного потока противоречивой информации извлечь зерна мрачной, желанной истины. Клонил вконец поседевшую голову над тайными донесениями, отчеркивал самое важное синим карандашом – и привычно сжигал в пепельнице документы с пометой «В одном экземпляре».
Когда пришло сообщение о тибетских магах, доставленных в Берлин из Гималаев, он не счел сие полоумным бредом отчаявшегося соперника. Он-то прекрасно знал, еще с ранних лет, что двери в иной мир всегда открыты – и главный секрет: не перепутать их с окнами. Возможно, Гитлер также ведал об этом – и лихорадочно готовился к уходу. «Врешь – не уйдешь!..» – злорадно подумал Сталин. Он знал, что скоротечное ритуальное самоубийство не более чем бесовское внушение, ловушка для падших, за которой тьма вечная и скрежет зубовный. Эта глумливая игра потусторонних сил с темными человеческими сущностями вызывала в нем откровенное презрение. Но эта игра иногда позволяла вернуться иносущностям в свои бездны и сохраняться там до конца последних времен. И не только сохраняться… И когда он уже знал об исходе, когда он был почти стопроцентно уверен в неотвратимом,
«Доигрался, подлец!»
На этом была завершена первая часть операции «Гитлер», но вторая ее часть, не менее ответственная – уничтожение посмертных останков, – оставалась открытой.
Он уважительно подумал о Жукове, он всегда думал о нем уважительно, даже когда откровенно на него злился. Сожалеюще вздохнул, что вынужден не посвящать самолюбивого полководца в свои тайные планы – и не оттого, что не доверял. Нет, доверял – и не сомневался. Но!.. Этот волевой, смелый человек, отмеченный Богом, в Бога, увы, не верил – и не собирался возвращаться под сень веры. И поделись он с маршалом кое-какими сокровенными мыслями, тот вполне мог подумать о нем как о сумасшедшем.
«Ведь он наверняка меня переживет… И воспоминания наверняка напишет о подвигах своих. Думается, и меня не забудет. Но брякнет из-за непосвященности: „К сожалению, в конце войны наш Верховный малость свихнулся от перенапряжения“. Или как – нибудь поделикатней выразится, пожалеет старика… Ведь ему грех на меня обижаться. Сильный, жестокий мужик этот Жуков. А волевые сами, в первую очередь, страдают от своей воли. И посему не считают жестокость пороком. Жаль!.. Да и я не считаю… Вдвойне жаль…» – угрюмо подумал он, ибо, в отличие от победоносного народного любимца, не отходил от Божьей веры никогда.
Тибетские мудрецы и маги славно сотворили свое тайное дело, но лишь первую его половину. Их трупы в эсэсовской форме были сразу обнаружены в темных, загаженных подвалах рейхсканцелярии после штурма. Они были расстреляны в упор высшими посвященными после Вальпургиевой ночи бракосочетания и самоубийства Гитлера. Но далее в сатанинскую игру вмешались тайные люди Сталина, ибо физические останки жертв ритуального самоубийства должны были быть подвергнуты другому магическому ритуалу, без которого они оставались обычным, бесхозным прахом и пеплом. И надо было любой ценой сорвать этот последний черный ритуал.
Но не все получилось гладко. Труп двойника, который подсунули сталинские агенты взамен настоящего, при обследовании оказался с дефектом. У двойника отсутствовало одно яйцо, в отличие от Гитлера, у коего по сей части все было в норме, судя по документам призывной комиссии в армию за 1914 год. Сказалась смертельная неразбериха – и трудно было винить верных исполнителей за столь неловкую промашку. Но потом и эта нелепая неувязка сыграла роль, оказалась весьма кстати – добавила неопределенности, позволила выиграть драгоценные часы, а может, даже минуты, – и судьба останков Гитлера была решена. Бесам оставалось только выть от зависти, злобы и бессилия. Черная магия была повержена – и остался только смрад, прах и пепел.
По ходу действа возникли десятки предположений о судьбе останков фюрера и его беззаветной подруги. С годами они множились и множились – дурное человеческое воображение не дремало. Но жизнь была богаче самой изощренной фантазии. Наиболее упорно вдалбливались в головы свидетельства дантистов и врачей Гитлера и Евы, а также другие несокрушимые доказательства. Но все это вызывало смутную усмешку старого человека в Кремле, ибо последнюю тайну Гитлера знал только он один. И в какой-то степени это был его метафизический реванш за то, что в Вене в 13-м году он не смог, не сумел, а может, просто-напросто не потрудился открыть самую первую тайну человека, обратившегося в иносущность по имени Адольф Гитлер.
Старая самодельная открытка, как последний опавший лист последних времен, сиротливо лежала на столе поверх плотного вороха свежих цифровых бумаг и донесений. И некому было отправлять ее по почте с поздравлениями, никто их не ждал от него, как когда-то в 13-м году в дни заграничного одиночества.
Впереди был Парад. Парад его Победы. Но никто не будет знать, что старик в военной фуражке в центре трибуны над гранитным склепом антихриста хмур не от плохой погоды, не от пасмурного, дождливого света. Иные горести владели его душой, угрюмо и устало томящейся в преддверии последнего, вечного одиночества.