Черная пелерина

Квятковский Тадеуш

Инспектор грозно взглянул на комиссара.

— И сколько же у мсье Пуассиньяка таких пелерин? — на старую женщину он посмотрел уже почти ласково.

— Одна, мсье, только одна. Как уже нечего будет латать, тогда он справит себе новую. По убеждению он революционер, а по натуре консерватор. — Старушка, несмотря на преклонные годы, сохраняла чувство юмора.

В гостиной Лепер уселся на стул, а Рандо, поскрипывая ботинками, без устали вышагивал вдоль почти пустых стен. Комиссар Лепер поднял глаза вверх и с удовлетворением заметил полотно,

представляющее характерный момент в истории Франции.

— Да-да, Пуассиньяк — выдающийся специалист по истории того времени, — он обращался скорее к себе, нежели к товарищу. — Глубокая мысль… — Давнишнее уважение боролось в нем с новейшими реалиями.

— Я к вашим услугам, — сказал Вильгельм Пуассиньяк, появляясь в дверном проеме. Его маленькие, посаженные близко к длинному носу глаза смотрели равнодушно, в какую-то отдаленную точку, находящуюся гораздо дальше, чем фигуры гостей.

— Я — инспектор полиции из Тулона, провожу расследование по делу об убийстве Шарля Дюмолена, — сказал Рандо.

Пуассиньяк смежил веки, его худое лицо являло собой каменное спокойствие. Он молча уселся на застеленном диванчике. В тишине слышалось шумное дыхание комиссара Лепера, который внимательно рассматривал собственные ногти, словно обнаружил в них неизвестную дотоле особенность.

— Я вынужден задать вам ряд вопросов.

Слова Рандо прозвучали в ушах комиссара, будто визг металла по стеклу.

Пуассиньяк с трудом оторвался от созерцания далекого объекта и скользнул взглядом по инспектору.

— Не понимаю.

Но Рандо обладал достаточным терпением.

— Да, ряд вопросов для выяснения обстоятельств, при которых погиб известный писатель Шарль Дюмолен.

— Несколько дней назад я объяснил присутствующему здесь мсье Леперу, что нет оснований рассчитывать на меня, как на свидетеля.

— С тех пор произошли существенные изменения, — сказал инспектор.

— Изменения, происходящие в расследовании, никоим образом меня не касаются.

— Это вам так кажется. Мсье Пуассиньяк, не надо казаться наивным. Ведь вы были у Дюмолена поздно вечером в понедельник.

— Был, не отрицаю. Во всяком случае, факта этого я не скрывал. Правда, немногие задавали мне вопросы по этому поводу. Но, например, американскому кинорежиссеру, посетившему меня недавно, я сказал о визите в дом на склоне. Он спросил и получил ответ. Болтливость не в моих обычаях.

— О, мсье Пуассиньяк много пишет и мало говорит, что правда, то правда, — вмешался непрошенный Лепер.

— В порядке исключения вы сегодня должны поговорить. — Рандо окинул Пуассиньяка холодным взглядом. — Что же случилось, что вы, давно не поддерживавший отношений с тем домом, ни с того, ни с сего захотели проведать хозяина?

— Мне этого и в голову не пришло. Дюмолен позвонил мне около десяти вечера, сообщил, что у него есть ко мне важное дело и попросил меня прийти. Я отказался. Тогда он сказал, что желает вручить мне чек на строительство спроектированного

мной памятника в честь Французской Революции. Он пояснил мне, что по размышлении пришел к выводу, что оба памятника должны стоять в нашем городе. Тогда я согласился пойти к нему. Кстати, я считаю, что дар Дюмолена — вещь обычная. Любой, даже средне интеллигентный человек, по размышлении должен прийти к выводу, что Великая Французская Революция была самым важным событием в мировой истории. Особенно хотелось бы подчеркнуть, что все случившееся на протяжении последних ста пятидесяти лет является прямым или косвенным следствием Французской Революции.

— Несомненно, — сказал инспектор Рандо и задал следующий вопрос: — Кто вам открыл дверь на вилле Дюмоленов?

— Никто мне не открывал дверь, потому что я вошел в окно. Сам Дюмолен предложил мне этот путь.

— А каким образом вы вышли?

— Тоже в окно.

— Вы курили трубку в кабинете писателя?

— Не помню. Может быть, и курил.

— В каком настроении был Дюмолен?

— Я совсем не ориентируюсь в шкале настроений мсье Дюмолена.

— А как он был одет?

— У меня нет привычки присматриваться к людям, с которыми я разговариваю.

— Я это заметил. Как долго вы были у Дюмолена?

— Около получаса.

— Чек он вам вручил в начале визита или в конце?

— В самом начале.

— А о чем вы говорили потом?

— В основном о Французской Революции.

— В каком часу вы покинули дом?

Пуассиньяк несколько оживился.

— Перед одиннадцатью часами. Часы на мэрии били одиннадцать, мне как раз встретился американец около кинотеатра. Я направился в сторону улицы имени Революции.

— Потом вы должны были вернуться, потому что около двенадцати вас видели вблизи усадьбы Дюмоленов. Тогда шел дождь.

— Чепуха. Я уже говорил мсье Леперу, что возвратился домой до начала дождя. У меня есть свидетель в лице его дочери. Эта молодая особа укрылась у меня от дождя.

Рандо обернулся к комиссару.

— Вы мне ничего не сказали.

— Селестине восемнадцать лет, она совсем ребенок… я не хотел бы вмешивать ее в расследование, — залепетал комиссар. — Она недавно болела… Слабый ребенок.

— И этот ребенок не побоялся ночью добираться до вашего дома, в котором, как мне известно, почти никого не бывает? — это относилось к Пуассиньяку, и Рандо подчеркнул свое удивление.

Пуассиньяка это, кажется, задело за живое.

— Селестина Лепер испытывает ко мне большую симпатию и в этом смысле пользуется взаимностью. Это серьезная девушка, подающая очень большие надежды на будущее. Она пользуется моей библиотекой, а также многочисленными советами. Она знает наизусть историю Французской Революции. В мой дом доступ ей открыт в любое время….

Комиссар поднял умиленное лицо и восхищенно смотрел на Пуассиньяка.

— А в котором часу мадемуазель Лепер вышла отсюда? — спросил Рандо.