Черная пустошь. Дилогия

Михальчук Вадим

Его глаза нашаривают едва заметные бороздки на земле, идущие параллельно. Он почти бежит вперед, его невозможно остановить. Майкла не могут остановить даже крики его солдат:

– Сэр, подождите, сэр!

За спиной раздается негромкое ругательство, сильная рука хватает Майкла за плечо и сильным рывком разворачивает к себе.

– Сэр, впереди может быть засада, – негромким, но твердым голосом говорит парень лет двадцати пяти, светловолосый, с голубыми глазами.

Майкл невнимательно смотрит в его лицо с капельками пота на лбу и порывается

уйти вперед. Сильные руки, сжимающие его плечи, не дают ему сделать это.

– Сэр, вы можете погибнуть. Надо подождать всех остальных, – также твердо и уверенно выговаривают полные губы.

– Какого черта! – шипит Майкл, но парень не отпускает его.

Сзади слышится топот подбегающих ног и сопение запыхавшихся солдат.

– Докс может быть еще жив! – кричит Майкл, – ты что, не понимаешь этого, дебил?! Мы еще можем спасти его!

– Поодиночке нас перебьют, как кроликов! – не выдержав, кричит парень. – Если хотите сдохнуть сами и нас положить, тогда давайте, вперед! – солдат выпускает Майкла.

Майкл не оборачивается, но слышит, как за его спиной выстраивается первое отделение первого взвода.

– Сэр, когда вы были у меня инструктором восемь лет назад, вы сказали: «Чтобы выжить на территории, занятой противником, вы должны держаться вместе. Поодиночке – вы дерьмо, вместе – сила. Неважно, двое вас или сто, главное, что вы вместе», – говорит светловолосый парень, глядя в глаза Майкла.

– Фамилия? – отрывисто спрашивает Майкл.

– Вернер, сэр.

– Спасибо, друг…

– Не за что, сэр.

– Идем вперед «елочкой», смотреть по сторонам. Без команды не стрелять. Впереди я и Сетин, – говорит Майкл и отделение продолжает свой путь.

Через двадцать метров они останавливаются перед зарослями густого кустарника. Сетин бросает быстрый взгляд на экран монитора и уже открывает рот, чтобы предупредить остальных о том, что что-то есть впереди, когда из зарослей доносится сдавленный крик.

– Вперед, бегом! – командует Майкл и они бегут вперед.

Им уже все равно, что впереди может быть засада, что в любой момент из-за деревьев могут выпрыгнуть черные тени, им уже все равно… Такой крик люди издают только один раз в жизни. Это предсмертный крик ужаса…

* * *

Я слышал, как на его крики бегут чужаки, и у меня не было выбора. Я разбил ему голову и сбежал. Я все бежал и бежал, скрываясь в тени деревьев, прочь от криков, от запаха смерти и крови, и его слова, странные, чужие слова почему-то продолжали звучать в моих ушах.

Он назвал меня «волком», а себя «человеком». Во множественном числе пришельцы звались «людьми»…

* * *

Они стояли над трупом Докса молча, без слез и истерик. Вокруг были одни молодые, возможно, они впервые видели мертвеца собственными глазами. Майклу довелось повидать много трупов, выглядевших куда как страшнее этого. Ему приходилось терять друзей, часто он видел, как погибали люди, находящиеся рядом с ним. Порой он чувствовал вину оттого, что погибли другие, а не он. В этот раз чувство

вины было таким сильным, что Майклу захотелось завыть, – просто задрать голову кверху так, чтобы хрустнули позвонки и завыть, что есть силы. В первый раз Майкл потерял подчиненного. Никогда до этого он не командовал никем, кроме тренировочных команд. Никогда еще он не водил людей в бой, а теперь, в течение одного дня, ему пришлось командовать расстрелом животных, не причинивших никому никакого вреда, и потерять своего солдата.

Майкл никогда не хотел быть командиром. Еще в то время, когда он играл в футбол, его вполне устраивало его положения живого тарана, пробивающего чужую оборону с легкостью тяжело груженого грузовика, потерявшего тормоза и катящегося под уклон с высокой горы. Он не хотел быть капитаном. Майкл не хотел брать на себя ответственность, он хотел отчитываться только за свои победы или поражения. Ему нравилось говорить: «Я сделал передачу» или «Я потерял мяч», а не объяснять кому-то: «Моя команда проиграла потому, что…» или «Мы победили из-за того, что…»

В первый раз в жизни он согласился командовать батальоном. Он сделал это потому, что его просил Адам, которого Майкл любил и перед которым всегда преклонялся, и еще потому, что ему казалось, что воевать с волками – плевое дело по сравнению с войнами на Земле. Теперь Майкл жалел о том, что он принял новый пост. В первый раз он понял и по-новому осмыслил слова Адама о том, что командовать людьми – страшное и очень трудное дело. Как тяжело слышать в случае успеха – «Ваши люди отлично справились с заданием» и в случае поражения «ВЫ потеряли людей, командир». «ВЫ потеряли, – вспомнил Майкл слова Адама, когда он рассказывал друзьям о Боснии, повторял Адам. – Как будто я, собственными руками, застрелил своих парней. Я стоял в их кабинете в их долбанном Пентагоне и хотел удавить их своими руками…»

Майклу тоже хотелось удавить кое-кого собственными руками. Этим «кем-то» был он сам. Там, на чертовой поляне, он на несколько секунд выпустил ситуацию из-под контроля и теперь этот молодой парень, который должен был еще жить и жить, лежит на земле, как разорванная тряпичная кукла. Его голова страшно сплющена, обломки костей черепа торчат наружу, открывая сизые комки вещества, еще совсем недавно бывшего головным мозгом. Глаза выпучены, рот приоткрыт и искривлен, как будто ребенок лепил лицо клоуна из глины, ребенку что-то не понравилось и он смял глиняный комок в бесформенную массу.

Постепенно ненависть к себе потеснилась и появилась старое, испытанное не одну сотню раз, чувство ненависти к врагу, убившему твоего друга… чувство ненависти и жажда мщения. Жажда мести позволяет хотя бы отчасти держать себя в руках, а не реветь от бессилия, когда видишь своего мертвого друга и хочешь оказаться на его месте вместо него. Майкл едва знал Докса, он даже сейчас не мог вспомнить его не изуродованное лицо, и подозревал, что эта ужасная кровавая гротескная маска навсегда останется в его памяти.