Черная радуга

Наумов Евгений

— Вот чего мне действительно не хватает, так это книг, — сказал он искренне. — Хожу, выпрашиваю у других, да все читают про шпионов, а начало и конец оторваны…

Она улыбнулась:

— Санитарки говорили… даже в манипуляционную с книгой приходите.

Он вздохнул с облегчением — все объяснялось просто. Тут свои надежные методы изучения пациентов, не надо никого запрашивать, глаз наметан, денек тебя понаблюдают и скажут, какая стадия деградации.

И все-таки насчет Матвея они неизменно ошибались. А может, и сам он ошибался. Ибо все более убеждался, что у него какой-то особый случай алкоголизма. По всем признакам уже давно наступила третья стадия: неудержимое

влечение к сивухе во всех ее видах, глубокие потери сознания, провалы памяти, затяжные штопоры и прочее, — но после лечения он снова жил полной жизнью, восстанавливал интеллект и память, никогда ничем не болел — даже карточки в поликлинике на него так и не завели, никаких органических изменений. Может, это благодаря его особым методам борьбы? Или на нем ставится кем-то непонятный зловещий эксперимент, организм его избран в качестве испытательного полигона для чудовищного опыта?

Размышляя так, он шел морозным солнечным утром по территории дурдома на склад, представляя собой комическое зрелище: в голубой пижаме, поверх которой надета чужая рваная телогрейка, в чужих расхлябанных ботинках и в довершение на макушке слежавшаяся шапчонка на два размера меньше. И на всем белело клеймо: «нарко», «нарко». Видок! Сфотографировать и в газету под рубрику: «Пьянство — наш враг!» Вот он, враг в человеческом облике… Конечно, лучше всего объявить врагом человека, а не явление — бороться куда легче.

Отдав на складе записку и получив мешок с вещами, Матвей дрожащими руками распотрошил его, горя желанием увидеть, в чем же его доставили сюда, — тогда еще один провал восстановится. Так и есть! Короткая меховая куртка, рыжая шапка, костюм, галстук (!), модные туфли. С банкета привезли какого-то, что ли?

— Документы, деньги и часы у фельдшера отделения, — сказала завскладом. — К нему обращайтесь.

Значит, привезли не пропившегося до нитки. В таком случае денег и часов не оказалось бы. Переодевшись тут же у склада, причем никто из проходивших не обращал никакого внимания на человека в трусах, стоящего на снегу, что особенно нравилось ему в дурдомах и нарко, Матвей почувствовал себя уже не экспонатом, а человеком. «Возрождаюсь!»

Алкаши встретили его настороженными и в то же время почтительными взглядами — шустряк, уже на свободе и в своем барахле. Такого права удостаивались немногие, хотя для работы и переводились все со временем на свободный режим, «свободу», но одежду носили рабочую, с клеймом. Кто-то решил: наверное, начальство или большой прохвост, что нередко одно и то же. Если начальство, то почему здесь, а не на переднем рубеже?

Один закинул удочку:

— Что, уже выписывают?

— Еще нет, но скоро, — не стоило посвящать контингент в подробности, это породило бы нездоровые злобные эмоции, и даже шапку могли украсть. Чем меньше они знают, тем лучше для него. Хотя он сам был алкашом и многим сочувствовал, слушая печальные повествования, но всегда помнил, что подлее и продажнее нет, наверное, на земле существа, чем деградирующий алкаш, — в первую очередь у него выветривается или, точнее, вымывается водкой все человеческое. А тут в основном и были такие. Некоторые уже начали было покрикивать на него: почему не убирает в палате, в умывальнике, в туалете, почему сидит с книгой.

— А что мне, с тобой сидеть, харя? — шуганул их Матвей отборным морским, но когда староста Миша попросил, для приличия пару раз убрал палату — дело святое, за собой убирать надо.

Теперь же они сразу притихли — чутко улавливали статус каждого. Коль Михайловна его отметила, доверяет, лучше не встревать — живо серу вкатят, рыло в узелок сведет.

«Не высовываться!» — первое и главное, что усваивал алкаш в нарко.

Он сходил в библиотеку и познакомился со своими несложными обязанностями: перебрать книги и расставить их по каталогу, оценить степень истрепанности каждой для списания негодных, сделать выписки задолжников. Библиотека оказалась маленькой, но емкой, тут брали книги обслуживающий персонал и больные некоторых отделений: нарко, невро, инвалидов, подростков. Остальные — идиоты, маразматики, буйные — книгами не интересовались.

Легкая, приятная работа, а главное — можно много читать. С самого раннего детства, сколько он себя помнит, не расставался с книгой. Даже в детдом его доставили с книгой сказок «Соловей и медянка», засунутой за пазуху вместе с ворованными яблоками. Читал в автобусах, трамваях, очередях, в тяжкие часы жизни, и в светлые. Особенно помогала книга при выходе из штопора, и в нарко. Как только начинал соображать, тут же хватался за ближайшую из тех, которые лежали на тумбочках алкашей, пока они работали. Если бы не книга, от мук и тяжких раздумий можно свихнуться.

А в нарко его ждала неприятная процедура. Алкаши завладевали широкими тазами, садились в кружок, как на сеансе спиритизма, под зорким надзором медсестры.

— Капуста, на рыгачку! — увидев, окликнула она. Он неприятно удивился:

— Уже? Ведь по схеме не скоро…

— Иди! — алкаши оживились — хоть чем-то отыграются. Ишь, Фря в рыжей шапке! Оказывается, не очень-то привилегированный. Те проходят лишь дезинтоксикацию, им не назначают рефлекторное, как официально называется выработка рвотного рефлекса против алкоголя, а в просторечии «рыгачка». — Сейчас будешь арию Рыголетто петь!

— Но я не вижу здесь моего любимого вина, — для Матвея эта процедура была тяжкой не столько в физическом, сколько в моральном отношении. Проводилась она просто: сначала выпиваешь четыре-пять стаканов тепловатой воды, потом стопочку медного купороса, а потом — алкоголь, и тебя выворачивает наизнанку. После определенного числа сеансов вырабатывается стойкий рвотный рефлекс даже при одном виде или запахе алкоголя. Считалось, по теории, что в будущем рефлекс убережет алкаша, когда он выйдет из нарко и отправится в одиночное плавание но бурному морю питейных соблазнов.

И дело было не только в том, что рефлекс никого не уберегал на практике и оказывался чистейшей липой, — он видел, как алкаши, добросовестно исполнив в обед «арию Рыголетто» и всем своим видом выражая сильнейшее отвращение при виде алкоголя, к вечеру исправно напивались чем попало, и никакой рвотный рефлекс не срабатывал. Дело в том, что подсознательно Матвей чувствовал себя при этом каким-то подопытным кроликом, сидящим в клетке.

Однако возражал он осторожно, будто и соглашаясь, — раздевался, причесывался, а сам проверял реакцию медсестры, нащупывал, как далеко может зайти в сопротивлении: тут не очень любили протестующих. Назначили процедуры — давись, а принимай!

Дежурила неулыбчивая строгая Галя, та, что баловала его новокаином.

— Вы ведь порядок знаете — нужно самим покупать любимое! Алкаши бывают разные — кто на «Массандре» свихнется, кто на «сухаче», кто на роме, а кто даже на шампанском, если карман позволяет. Бывали и «пивные» алкоголики. Кто к чему пристрастился, против того и вырабатывается рефлекс. В таком случае алкаш сам приносит свое любимое пойло — можно сказать, сам роет себе яму. Наивность подобных легковерных всегда умиляла и удивляла. «Взрослый дядя, с лысиной, а поди ж ты, рассуждает «ак Бармалей: выпьем все лекарства и будем здоровы».