Черная радуга
Шрифт:
— А почему оно… черно-белое?
— Сколько раз говорил тебе, — ворчливо отозвался Вадим, — что тут черно-белое, а повыше к Провидения и Уэлену цветное. Ты же сам видел!
Спустились вниз с холма к желтеющему деревянному дому о двух этажах, напротив которого высился знак и название города. То самое название…
Скрипя мерзлыми ступенями высокого крыльца, вошли в просторный коридор, заставленный решетчатыми ларями с картошкой (все лари однотипные, их делал по червонцу за каждый известный алкаш Веклин), и поднялись на второй этаж. Подойдя к двери, Вадим пропустил
В прихожей стоял совершенно незнакомый рыжий мужик с рысьими глазами и красной лисьей мордой, разглядывал на свет пустую «бомбу». Он недружелюбно покосился на них и буркнул;
— Вам кого?
— По слухам, это моя квартира, — нагло ответил Матвей.
СВЕТЛАЯ ПОЛОСА
Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число блюдолизов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
Со стола у мерзавцев, имеющих власть.
Отыскивая корень зла, смотри не только вниз.
— Задание не из легких, — сказал я, ознакомившись с документами.
Директор завода откинулся на спинку жесткого кресла. Молодой, энергичный, он умел располагать к себе и заражать других оптимизмом. Лицо простецкое, с перебитым носом, — в юности, наверное, был дворовым хулиганом, из таких впоследствии вырабатываются настоящие мужчины. Однако не курил и, по слухам, не злоупотреблял — увлекался шахматами и добился уже звания кандидата в мастера спорта. В нем чувствовалась пружина.
— А мы и не даем вам легких заданий, Матвей Иванович. Для них существуют шмаркачи.
— Но почему вы решили, что наша продукция в этих местах расхищается? Ведь рекламации составлены по всей форме.
— Слишком их много, — директор забарабанил пальцами по столу.
— А не могут запчасти действительно ломаться в условиях низких температур? — выдавил я. — Ведь там Крайний Север.
— Мы поставляем запчасти и в другие районы Крайнего Севера, там они не ломаются. Конечно, мы только недавно начали осваивать этот ассортимент, но… — он гибко наклонился вперед. — Есть и другие данные.
— Могу я их узнать?
— Конечно, конечно, — директор искоса метнул на меня трусливый взгляд, и это было непривычно. — Скоро будет знать весь завод. Никита Петрович, который выполнял там аналогичное задание, застрелился.
— И это вы называете «другими данными»! — теперь мне пришлось откинуться назад. — Застрелился? Как?
— Как Хемингуэй. Приставил ружье к груди и нажал курок ногой. Нам вчера сообщили. Ничего толком не говорят, загадка какая-то…
Минуту царило молчание. Никита Петрович Березняк был лучшим из нас, ветеран завода. Въедливый, дотошный и педантичный, он толково разбирался во всех производственных вопросах, никогда не допускал проколов. Мне так и не довелось с ним встретиться, все носило нас по разным меридианам.
И вот теперь мне предстояло занять его место в строю и, может быть, тоже подставиться
— Конечно, поеду. Морду разобью, а узнаю…
— Это не обязательно. Проводить самодеятельное расследование… Но если что-то случайно…
Городок на краю света встретил промозглым холодом, пылью на улицах, метущей прямо в глаза, настороженностью. Где-то на материке стояла жаркая золотая осень, а тут все дышало близкой затяжной зимой.
Завод разворачивал широкую поставку запасных частей и оборудования для приисков, поэтому тут был открыт постоянный пункт представительства: однокомнатная квартирка в центре города с телефоном. Именно в ней жил и дожил последние дни Никита Петрович, мой предшественник.
Поселился я в гостинице, а на следующий день побывал на квартире. Намеренно или случайно все здесь оставалось нетронутым с тех пор, как унесли распростертое на полу тело хозяина. Ключ выдали в горжилуправлении, и мы отправились вместе с журналистом Вадимом Окрестиловым, которого я знал еще по Владику. Оказалось, он работал на местном радио. Поистине, даже просторный Дальний Восток тесен.
Спартанская обстановка: тахта, низкий столик с пишущей машинкой, полка с книгами, кухонное окно оплетено побегами гороха, уже засохшего, с осыпавшимися листьями. Но прежде всего бросались в глаза побуревшие пятна крови на стенах, потолке, на книгах, подоконнике.
— Вот тут он расстелил матрас на полу, сел, разделся до пояса, а может, сначала разделся, а потом сел и… — указал Вадим. — Жаканом пулял, чтоб наверняка. А жакан на выходе знаешь какой разворот дает?
— Он говорил что-нибудь о… об этом? Собирался заранее или стукнуло в голову?
Вадим стоял у подоконника.
— Однажды сказал: когда горох вырастет вот таким, — он показал рукой, — то меня уже не будет. Но мы так поняли: собрался уезжать.
— Пил? — я вспомнил свои попытки покончить расчеты с жизнью.
— Не особенно. Пьяным его никто не видел. В компаниях редко бывал и особенно не налегал. Держался особняком, был нелюдим.
Я принялся перебирать все документы, книги, барахло, заглянул под тахту, на антресоли, даже переворошил засохшие корки хлеба и пакеты с продуктами на кухне, осмотрел ванную и туалет — искал хоть какой-то след, указание на причину, заставившую моего предшественника так поспешно погасить свечу. Ничего.
Впрочем, кое-что было. На подоконнике валялось два больших флакона, наполненных диковинными прозрачными таблетками, похожими на леденцы. Я сунул флаконы в карман.
— Не может быть, чтобы в таком маленьком городке про него ничего не знали.
— А кто это говорит? Про него тут знают все, — просто ответил Вадим. Я так и остолбенел.
— Для чего ж я тут, как дурень, копошусь?
— А я не знаю, что ты ищешь. Сказал бы.
— Причину, причину ищу! Я ведь должен тут работать и не собираюсь измерять срок жизни этим… горохом.
— Причина одна и единственная — танцовщица Уала из ансамбля Дома культуры.
— Отвергла?
— Пошли отсюда, а то меня уже мутит от этого… красного дождика.