Черная радуга
Шрифт:
— Как настроение?
— Сами понимаете… — он опустил голову. — Тяжко.
— Ну ничего, ничего, — в ее голосе прозвучали ободряюще сочувственные нотки. — С завтрашнего дня процедуры я отменяю а вы запишитесь на иглотерапию у Петра Борисовича. Дело это новое, перспективное. Но — добровольное, — подчеркнула она.
Матвей лихорадочно соображал. Что кроется за этим предложением? Приоткрывают ему дверку или… Раздумывать некогда.
— Вам верю беспредельно, Валентина Михайловна! И если вы велели записаться…
— Не велела, а предложила, — тут же поправила она.
— Да,
— Вы же гипнозу не поддаетесь, — заметила она. — Сами говорили. А традиционные методы рассчитаны на три месяца. Если меня спросят, почему я раньше вас выписала, как объясню? За нами тоже, знаете ли, контроль…
И тут в мозгу Матвея будто молния вспыхнула! Какой же он олух! А вернее тогда, во время первой беседы, полностью, видать, еще не включился. Ведь она и тогда приоткрывала ему дверку.
Речь шла о сеансах гипноза, который затеял проводить из лечащих похметологов Петр Борисович. Это был живчик плотненький жизнерадостный мужичок, любящий поесть и выпить (не скрывал), но в меру, «ухлестнуть за бабцом». Энергия в нем так и кипела, он всегда был обуреваем новыми идеями лечения и искоренения алкоголизма. Все его любили, и Матвею он нравился. Самое удивительное было в том, что этот врач, повидавший алкашей во всех ипостасях, изучивший их вглубь и вширь, все еще свято верил в успех безнадежных усилий. Каждый день отрубал голову гидре, а на ее месте вырастало десять новых, но он с той же неиссякаемой энергией бросался в бой. Прямо-так современный Еруслан Лазаревич!
Но именно благодаря таким энтузиастам наркология, наверное, и получила статус науки и кое-как держалась на грани хирения.
Сначала он пытался воздействовать на сознание и внедрить гипноз — где-то вычитал, что им может практически овладеть каждый (будто речь шла о тачании сапог, было бы желание). Ну, этого у Петра Борисовича было хоть отбавляй. Он перелопатил литературу, освоил методику и однажды собрал добровольцев в пустой палате. Усадил их полукругом, поставил на табуретке перед ними запечатанную бутылку водки и торжественно начал:
— Перед вами величайшее зло вашей жизни! От нее все ваши беды! Горе и несчастье близких, родных и детей! Смотрите на это проклятье с наклейкой!
Алкаши и так не сводили глаз с бутылки, давились слюнями.
Сразу засекли, что не вода, — на стенках белели бы пузырьки, да я по цвету неуловимо отличается, как — не объяснишь, но алкаш за двести метров разберет, где вода, а где водка.
— Теперь вы закроете лицо руками — вот так! — и будете нагибаться вперед, повторяя за мной то, что я скажу. Говорите: я решил твердо избавиться от пьянства, от алкоголизма. Мое решение непреклонно. Мне надоело быть пьяницей! Спиртное больше не будет привлекать меня! Я забуду об алкоголе. Какая бы в жизни ни сложилась ситуация: горе, радость, обида, ссора, — я не должен брать в рот ни капли спиртного, ни капли алкоголя — всю жизнь! Ни капли спиртного!
И так далее, и тому подобное — все по науке, на криках и восклицаниях — длинную формулу, каждое слово которой
Петр Борисович ногой опрокинул табуретку. В ту секунду выдержка изменила ему и оптимизм поколебался:
— Могила исправит вас, обормоты! Всем «вертолет», «вертолет».
И убежал в отчаянии. Но потом изменил методику и уже не приходил на сеансы с бутылкой, а раскладывал всех по койкам и усыплял, расхаживая в мягких тапочках и монотонно повторяя формулы внушения.
Как ни странно, желающих попасть на его сеансы оказалось много, а некоторые даже искренне верили, что гипноз им помогает, и уверяли доброго Петра Борисовича, что чувствуют после сеанса «какое-то облегчение».
Все объяснялось просто: сеансы проводились в рабочее время, и записавшихся освобождали на два часа раньше. Вот они и рвались — лучше «покемарить на гипнозе», чем ворочать мешки с мерзлой картошкой или копать канавы.
Петр Борисович охладел к гипнозу после того, как его лучший «медиум» Хомчик, которого все называли Хамчик, засыпавший по первому слову, прямо после сеанса проник в манипуляционную, крючком из проволоки открыл шкафчик и выкрал оттуда сулею спирта, по недосмотру старшей медсестры не спрятанную вовремя в сейф. Спирт он перелил в заранее припасенную грелку, а в сулею набуровил воды, так что пропажи не сразу хватились, и «медиум» успел насосаться под лестницей, за мусорными ведрами до того, что тут же схватил «белочку», а когда разгневанный Петр Борисович лично принял участие в скручивании любимца, укусил его за то место, куда обычно ставят «ракету» из серы, причем прокусил сквозь штанину до крови.
Но еще до этого прискорбного инцидента Матвей побывал на его сеансе и не ощутил ничего, кроме скуки. Он добросовестно пролежал целый час, слушая бубнение гипнотизера, и даже не мог уснуть. После этого и брякнул легкомысленно Валентине Михайловне, что не поддается гипнозу. А ведь она еще тогда давала возможность избежать и уколов, и омерзительной рыгачки. Притвориться бы ему, как тому Хамчику, да и полеживать на сеансах, повторяя про себя любимые песни Высоцкого, стихи Омара Хайяма или по памяти читая незабываемую «Одиссею капитана Блада».
— Все понял, Валентина Михайловна. Простите меня, дуралея, — он встал и сделал единственно необходимое — поцеловал ей руку. Тут она покраснела по-настоящему — у нее была нежная кожа, и краснела она легко, — и даже слабо попыталась отнять руку. Наверное, никто из алкашей за двадцать лет работы не целовал ей руки, разве что в белой горячке, принимая за мамочку. Кстати, в нарко ее чаще называли «мамой» («Полундра, мама пришла!»). — Сегодня я окончательно убедился: в груди у вас бьется благородное сердце. И вы настоящий специалист, во мне-то не ошиблись.