Черная река
Шрифт:
— Он победил их…
— Да, но так, что поразил меня. Бился, совершенно не проявляя гнева. В нем я увидел только холодную сосредоточенную агрессию и никакого страха. Дитрих оглушил всех пятерых и сбросил бы их в реку, однако я вовремя остановил его.
— Этопохоже на моего отца.
— С того дня мы стали гулять по городу и ужинать вместе. Постепенно Дитрих раскрылся, рассказал о своей жизни. Он родился в семье Арлекинов, но не хотел выбирать ту же стезю, что и его родители. Помню, он изучал историю в Свободном берлинском университете, потом решил стать художником и приехал в Рим. Он был молод,
14
средняя школа (нем.)
Обогнув синагогу на Лунготевере, [15] они направились к Понте-Фабрицио — пешеходному мостику, ведущему на маленький островок посреди Тибра. На середине мостика Ламброзо остановился, и Майя взглянула вниз — на грязновато-зеленые воды реки.
— Когда я росла, отец постоянно твердил, что из-за друзей мы становимся слабее.
— Дружба необходима, как вода и пища. Кончено, не сразу, но мы с вашим отцом стали очень близкими друзьями. Между нами не было секретов. Я ничуть не удивился, узнав о Странниках, — в иудаизме есть ветвь, которая следует мистическому учению каббалы. Учение Странников содержит те же формы откровений. А что касается Табулы — достаточно внимательно читать газеты, чтобы убедиться в ее существовании.
15
набережная реки Тибр.
— Отец не хотел становиться Арлекином? Не верю.
— Что вас удивляет? То, что он был человек, как большинство из нас? Я тогда думал, Дитрих разорвал связь с семьей и освободился. Думал, он останется в Италии и будет художником. Но однажды объявился Арлекин из Испании, попросил помощи, а Дитрих не мог отказать, уехал. Через восемь месяцев он вернулся… полностью другим человеком, принявшим Арлекинское имя. С его мирской жизнью было покончено. Однако в сердце Дитриха навсегда осталась любовь к Риму. Мы всякий раз искали способ встретиться. Ваш отец писал мне дважды в год, иногда вкладывая в конверт вашу фотографию, и я наблюдал за тем, как вы растете, как из девочки постепенно становитесь молодой леди.
— Он делал из меня Арлекина, — сказала Майя. — Понимаете?
Ламброзо легонько коснулся плеча девушки.
— Только вы можете простить отца. Я со своей стороны скажу, что он вас действительно любил.
Погрузившись в собственные мысли, они пересекли мостик и вошли в квартал Трастевере. Вдоль узких, порой не шире переулков, улиц тянулись ряды трех- и четырехэтажных домов. Поблекшие стены пастельных тонов были увиты плющом.
Ламброзо вывел Майю на мощенную булыжником площадь Мерканти. Она была абсолютно пуста; только чайки дрались из-за содержимого опрокинутого мусорного бака. Птицы кричали друг на друга, совсем как римляне, обсуждающие футбольный матч.
— В столь ранний час ужинают лишь туристы и инвалиды, — сказал Ламброзо. — Однако сейчас хорошее время для личной беседы.
Они вошли в пустую
Майя отпила глоток вина, но к еде не притронулась. Просто невероятно, что Торн когда-то не хотел становиться Арлекином. Из этого вытекали столь неожиданные выводы… Однако Майя предпочла не думать о них и постаралась сосредоточиться на том, зачем вообще прилетела в Рим.
— Знаете, я приехала не затем, чтобы говорить об отце, — призналась она. — Арлекин по имени Линден сказал, что вы — эксперт по параллельным мирам.
Разрезая рыбу у себя на тарелке, Ламброзо улыбнулся.
— Настоящим экспертом в этом может быть только Странник. Но я довольно много знаю. Встреча с вашим отцом изменила мою жизнь. Я сделал карьеру как оценщик, но моей настоящей страстью стало изучение других миров. Я собирал каждый экземпляр всякой книги, всякого дневника или письма, в которых упоминались или описывались параллельные измерения во всей своей сложности.
Понизив голос, Майя рассказала, как встретилась с Габриелем, и обо всем, что произошло с ними в Европе. Когда она перешла к находкам на Скеллиг-Колумба, Ламброзо отложил вилку.
— Думаю, Габриель отправился искать своего отца в Первое измерение и застрял в нем. Есть ли способ его вернуть?
— Нет, — ответил Ламброзо. — Только если отправиться туда самому.
Оба замолчали, когда официант принес gnocchi alia Romana,небольшие манные клецки. Майя вновь так и не притронулась к еде, но Ламброзо налил ей еще бокал вина.
— О чем вы говорите? Разве такое возможно?
— Поймите, древние греки и римляне не разделяли миры столь категорично на «наши» и «прочие»; Странники жили и в те времена. Тогда верили, что существуют некие «двери», через которые и обычные люди могут проникнуть в иное измерение.
— То есть проходы?
— Я бы сказал, точки проникновения, доступные любому ищущему. В современной теоретической физике есть аналогия — «кротовые норы», они позволяют перемещаться между параллельными вселенными быстрее, срезая путь во времени и пространстве. Сегодня многие физики в своих уравнениях уподобились Дельфийскому оракулу.
Ламброзо взял салфетку и вытер с подбородка капельку кетчупа.
— Читая старинные тексты, я постепенно понял, что многие священные места, например Стоунхендж, построены как раз вокруг точек проникновения. Ни одна из них, насколько я знаю, больше не функционирует. Но римляне наверняка оставили путеводитель, который помог бы найти одну из действующих точек.
Майя отставила бокал.
— Это карта?
— Даже лучше. Карту можно потерять, уничтожить, а сей путеводитель спрятан под улицами Рима. Я говорю о Horologium Augusti, солнечных часах, созданных императором Августом.
Подошел официант, и Ламброзо спросил, что бы тот порекомендовал заказать. Свой выбор оценщик остановил на телятине, приготовленной со свежим шалфеем. Когда официант ушел, Ламброзо налил себе вина.
— Горологий — это не просто солнечные часики в саду позади дома, нет. Это был центр Рима! Гигантский круг из белого травертина с надписями, выложенными бронзовыми буквами. Если вы проходили мимо здания итальянского парламента на площади Монтечиторио, то не могли не заметить египетский обелиск, который и отбрасывал тень.