Черная река
Шрифт:
— И к чему это привело? Вы, Арлекины, настолько погрязли в прошлом — в своих мелочных традициях, — что проиграли войну.
Линден присел на скамейку.
— Не думаю, что поражение окончательно. Сейчас мы на перепутье, нас ждут перемены. Пора предпринять решительные действия.
Матушка Блэссинг развернулась ко второму Арлекину. Лицо ее было каменной маской, но темно-зеленые глаза смотрели решительно и сосредоточенно.
— Это что же, ты на стороне мистера Уилсона?!
— Я не вставал ни на чью сторону. Надо признать, мадам: Табула нас больше не боится.
Матушка Блэссинг принялась расхаживать по комнате, дотрагиваясь до футляра с мечом. Казалось, она готова убить кого-нибудь, лишь бы доказать, что еще жива.
— У вас есть предложения, мистер Уилсон?
— Я собираюсь в Берлин. Выйду на немецких Свободных бегунов и уничтожу программу «Тень».
— В одиночку?
— Все к тому и идет.
— Вы обречены на провал… если только с вами не будет Арлекина. Любой, даже самый успешный план потребует моего участия.
— А что, если я не возьму вас? — спросил Холлис.
— Выбора нет, мистер Уилсон. Из того, что вы нам сказали, ясно, что вы не хотите быть наемником, а намерены участвовать как союзник, на равных. Будь по-вашему, я принимаю это условие. Но даже союзникам требуется чуткое руководство.
Холлис выждал несколько секунд, затем кивнул. Матушка Блэссинг слегка расслабилась и улыбнулась Линдену.
— Не вижу причин, по которым мистер Уилсон не захотел бы взять меня с собой. Ведь я всего лишь милая ирландочка среднего возраста…
— Oui, madame. Une femme Irlandaise… [19] с очень острым мечом.
37
Время от времени к Габриелю в камеру наведывались блондин и темнокожий в белом халате; отвозили его вниз, в школьный спортзал, где больше не играли в бадминтон или баскетбол. Ныне там допрашивали пленников. Как ни странно, в аду методы были те же, что на земле — боль и страх вызывались теми же способами; но волки проведали о барьерах, разделяющих измерения, а потому называли пытки: огненная, воздушная, земляная и водная.
19
Да, мадам. Ирландка… (фр.)
Во время воздушных пыток Габриелю связывали руки и за локти подвешивали к баскетбольному кольцу. Странник висел в нескольких дюймах над полом, а его спрашивали:
— Летаешь? Ну полетай-полетай, может, станешь сговорчивей… — Тут кто-нибудь толкал Странника, и он раскачивался взад-вперед, пока плечевые суставы почти не расходились.
В другие дни Габриелю прижигали кожу раскаленными прутьями, окунали его головой в бак с водой.
Но страшнее всех была земляная пытка. Как-то Габриеля выволокли из камеры и, завязав глаза, потащили на задний двор школы. Опустили в глубокую яму и… начали медленно закапывать. Холодная земля закрыла ступни, поднялась до колен, потом выше… Время от времени двое волков останавливали пытку, чтобы задать все те же вопросы: «Где проход? Как найти его?
Пока длились пытки, Габриель не переставал думать, не попал ли в плен отец? А может, на острове есть еще группировка, которая и захватила Мэтью? Или он давно нашел выход? Тогда какой урок извлек отец из посещения этого мира?
Ненависть и гнев обладали здесь бесконечной силой, но Габриель сумел сохранить в сердце сострадание.
Странник отказывался есть, а голодные тюремщики с радостью сжирали все, что он оставлял нетронутым в миске. Постепенно юноша ослаб, исхудал. Однако живы были воспоминания о Майе. Габриель помнил, как они тренировались в Нью-Йорке — помнил неудержимую фацию Арлекина, помнил грусть в глазах Майи, и как тела их соединились тогда в часовне. Те мгновения ушли навсегда, но иногда казались намного реальнее того, что окружало здесь Габриеля.
Блондин называл себя доктором Дьюитом, а негр — мистером Льюисом. Оба страшно гордились именами, как если бы они предполагали аристократическое прошлое и, вероятно, светлое будущее. Льюис — возможно, из-за лабораторного халата — вел себя сдержанно, тихо; Дьюит напоминал большого мальчика на школьной площадке. Порой, когда они вдвоем волокли Габриеля по коридорам, Дьюит шутил и сам же смеялся. Оба боялись комиссара — в этом секторе города тот был властен над жизнью и смертью каждого.
Время шло.
Габриеля снова привели в спортзал, к баку с водой. Когда ему связывали руки, он поднял взгляд на мучителей.
— Думаете, вы поступаете верно?
Они удивленно переглянулись. Льюис, покачав головой, ответил:
— На этом острове не знают, что значит «верно» и «неверно».
— А чему вас учили родители?
— Здесь нет родителей, — прорычал Дьюит.
— А в библиотеке… В школьной библиотеке были какие-нибудь книги? По философии, религии? Хотя бы Библия?
Волки заговорщицки переглянулись. Потом Льюис достал из внешнего кармана халата блокнотик с отрывными листами (странички были запачканы).
— Библией мы называем это, — пояснил он. — Когда война началась, один умник допетрил, что в конце концов убьют всех. Тогда он записал в такой блокнот, где спрятано оружие и как покончить с врагами.
— Понимаешь, когда людей убивают, начинается новый круг — а у них уже готов план. Они прячут свои библии, чтобы найти книгу, когда воскреснут. Видел надписи на стенах? Это шифры — по ним воскресшие вспоминают, где схрон с оружием.
— Конечно, попадаются особенно хитромудрые типчики, которые пишут фальшивые библии, — сказал Льюис, осторожно передавая Габриелю блокнот. — Специально, чтобы запутать того, кто найдет записи. Вот это библия или фальшивка? Определи, а?
Приняв блокнот, Габриель раскрыл его и увидел страницы, исписанные инструкциями. Были тут и пространные умозаключения о том, зачем существует ад и кому уготовано здесь жить.
— Я не знаю, настоящая она или нет. — Габриель вернул блокнот Льюису.