Черная ряса

Коллинз Уильям Уилки

— Я совершенно согласен с вами, — сказал отец Бенвель, — мне случалось говорить то же самое в исповедальне.

Винтерфильд взглянул на свою собаку и переменил разговор.

— Вы любите собак, мистер Ромейн? — спросил он. — Я вижу по глазам моей собаки, что вы понравились ей, и она, махая хвостом, просит, чтобы вы обратили на нее внимание.

Ромейн несколько рассеянно погладил собаку.

Его недавний друг неумышленно открыл ему новый взгляд на его мрачную жизнь. Утонченное приятное обращение Винтерфильда, его великодушная готовность отдать в распоряжение постороннего сокровища своей библиотеки произвели уже неотразимое воздействие на

чувствительную натуру Ромейна. Это благоприятное впечатление значительно усилилось, когда Ромейн услышал положительное и смелое мнение о предмете, серьезно интересовавшем его.

«Мне надо чаще видеться с этим человеком», — подумал Ромейн, гладя ласковую собаку.

Отец Бенвель со своей привычной наблюдательностью следил за быстрыми переменами выражения на лице Ромейна и заметил пылкий взгляд, брошенный им на хозяина.

Патер увидел в этом для себя подходящий случай и воспользовался им.

— Вы долго останетесь в Тен-Акр-Лодже? — спросил он Ромейна.

— Право, еще не знаю, пока у нас нет никаких планов.

— Вы, кажется, получили эту виллу в наследство от вашей покойной тетушки, леди Беррик?

— Да.

Тон ответа был не особенно поощрителен. Ромейн не чувствовал охоты говорить о Тен-Акр-Лодже.

Отец Бенвель настойчиво продолжал:

— Мистрис Эйрикорт говорила мне, что у леди Беррик были прекрасные картины. Они все еще в Лодже?

— Конечно. Я не мог бы жить в доме без картин.

Отец Бенвель взглянул на Винтерфильда.

— Кроме любви к собакам, у вас есть еще общий с мистером Ромейном интерес к живописи, — сказал он.

Это замечание тотчас произвело желаемый результат. Ромейн с жаром пригласил Винтерфильда посмотреть на его картины.

— Их немного там, — сказал он, — но на них действительно стоит посмотреть. Когда вы приедете?

— Чем скорее, тем лучше, — любезно ответил Винтерфильд. — Можно завтра в полдень?

— Когда вам угодно. Я во всякое время к вашим услугам.

Кроме прочих талантов, отец Бенвель был шахматный игрок.

Если бы в эту минуту ему пришлось выразить свои мысли словами, он бы сказал: «Шах королеве».

IV

КОНЕЦ МЕДОВОГО МЕСЯЦА

На следующее утро Винтерфильд один приехал к Ромейну.

Отец Бенвель, на которого, само собой разумеется, также простиралось приглашение посмотреть картины, извинился, прося позволения отложить свой визит до другого раза. С его точки зрения вторичная встреча между Ромейном и Винтерфильдом в отсутствие Стеллы не требовала его личного присутствия. Он знал от самого Ромейна, что Стелла постоянно была при матери и что муж ее был один.

Отец Бенвель рассуждал так:

— Мистрис Эйрикорт выздоровеет или умрет. Постоянно справляясь о ее здоровье, я во всяком случае буду знать, когда мистрис Ромейн вернется в Тен-Акр-Лодж. Когда Винтерфильд после этого события отправится еще раз к Ромейну, и я пойду посмотреть картины.

Один из недостатков дальновидного ума — непомерная вера в собственный расчет, не допускающая никакого вмешательства случая. Раз или два отец Бенвель — по одному выражению — перехитрил: случай помешал ему. Последующие обстоятельства показали, что ему еще раз было суждено потерпеть поражение.

Скромные по количеству и размеру картины, собранные покойной леди Беррик, были образцовыми произведениями современного искусства. За немногими исключениями, это были картины безукоризненных английских пейзажистов первой половины настоящего столетия. В доме

не было картинной галереи. Картин было так немного, что их возможно было разместить, как того требовало освещение, в различных жилых комнатах виллы. Здесь были Тернер, Констебль, Коллинз, Денби, Калькотт, Линнель. Владелец Бопарк-Гауза переходил от одной картины к другой с наслаждением человека, вполне способного оценить истинную пейзажную живопись, доведенную до совершенства.

— Лучше было бы, если б вы не приглашали меня к себе, — сказал он добродушным, веселым тоном Ромейну, — прощаясь сегодня, я не могу отказаться от надежды еще раз увидеть эти картины. Я буду приходить к вам, пока не надоем окончательно. Взгляните на этот морской ландшафт. Кому придет при виде его мысль о кисти и палитре его творца? Здесь верность природе и поэтическое чувство идут рука об руку. Эта картина положительно прелестна — я готов поцеловать ее!

Они были в кабинете Ромейна, когда эта вспышка энтузиазма вырвалась у Винтерфильда. Случайно взгляд гостя упал на письменный стол. Несколько исписанных страниц, испещренных поправками, привлекли его внимание.

— Это история, которую вы пишете? — спросил он. — Вы не из тех авторов, которые в уме производят все поправки — вы просматриваете и исправляете свое сочинение с пером в руках.

Ромейн с удивлением взглянул на него.

— Следовательно, мистер Винтерфильд, и вы иногда брались за перо, не только для того, чтобы писать письма.

— Нет, я не заслуживаю вашего комплимента. Когда вы навестите меня в Девоншире, я покажу вам несколько рукописей и корректурных листов наших великих писателей, собранных покойным отцом. Мои сведения о силе умственной работы почерпнуты из рассматривания этих литературных сокровищ.

Каково бы было удивление публики, если б она узнала, что каждый писатель, достойный своего имени, бывает самым строгим критиком собственной книги, прежде чем она попадет в руки профессиональных критиков! Человек, с увлечением писавший накануне, сегодня вершит беспощадный суд над своим собственным произведением. Как увлекательна должна быть наука, требующая такой двойной работы!

Ромейн вспомнил — без горечи — о жене. Однажды Стелла спросила его, сколько времени он обыкновенно пишет страницу. Ответ удивил ее и заставил пожалеть о нем.

— Зачем ты столько трудишься? — спросила она нежно, — ведь читателям было бы все равно, мой милый, если бы ты употреблял на это только половину времени.

Чтобы переменить разговор, Ромейн повел своего гостя в другую комнату.

— Там есть картина, относящаяся к новейшей школе живописи. Вы говорили о труде в науке, вот проявление его в искусстве.

— Да, — сказал Винтерфильд, — но здесь трудом руководила критическая способность и чувство меры. Я стараюсь восхищаться и начинаю жалеть бедного артиста. Взгляните на это дерево без листьев посередине. Даже маленький сучок на каждой веточке старательно нарисован, а в результате получается расписанная фотография. Глядя на ландшафт, вы не видите в нем соединения отдельных частей, на дереве вы не будете рассматривать каждую веточку — в природе все одновременно производит на вас общее впечатление, того же самого вы требуете и от картины. Эта картина — торжество терпения и труда, она исполнена, как вышивание, все по маленьким отдельным частям, к каждой части приложено одинаковое механическое старание. Сознаю, что это с моей стороны неблагодарность к художнику, но я с чувством облегчения смотрю после этой картины на вашу рощицу.