Черная шаль с красными цветами
Шрифт:
– Да как же, дитятко, как же иначе? Обязательно дадим с собой, всего дадим, чем богаты. Не беспокойся, мы гостя не обидим, тем более - такого уважительного… Идемте, ребятки, покормлю я вас.
Бабушка выставила на стол миску с горячим супом. В дом влетела Анна, сестренка двоюродная, и с ней девочка ее же возраста. Федю удивили ее длинные волнистые волосы. Анна затараторила:
– Бабушка, бабушка, наш Федя на скалке тянулся, он самый сильный, да, все говорят, я сама видела, он всех перетянул, вот!
– Там
– А вот если бы наш Пантелей был, он бы всех перетянул,- вдруг подала голос длинноволосая. И еще горделиво тряхнула головой. До того уверенная в каком- то своем Пантелее. Федя улыбнулся и промолчал. А она заметила, сказала вызывающе:- Да-да, и тебя бы перетянул, не больно-то задавайся.
– А я вообще молчу.
– И правильно делаешь,- отрезала длинноволосая. Федя почему-то нисколько на нее не обиделся и все улыбался, смотрел. Бабушка объяснила:
– Это соседка наша, Ульяна. А Пантелей - старший брат ее.
– Да, красивая невеста вырастет,- сказал Федя, чувствуя почему-то свое старшинство в эту минуту.- И женихов у нее будет - без отбою… Если, конечно, со старшими спорить не перестанет…
– Еще чего - перестать,- шмыгнула носом Ульяна.
– Не будешь старшим перечить, я тебя на Ижму возьму. У меня точно такая же сестра есть - Агния, будете с нею в Ижме купаться.
Ульяна вдруг показала Феде язык и шустро выскочила из избы. Все от души посмеялись веселой выходке. И Федя посмеялся.
И откуда ему было знать в ту минуту, что станет Уля его женой, и судьбой, и болью многолетней?.. Разве угадаешь вот так, вдруг?
Как все запечатлелось в голове, многолетней давности, и люди, и картины, и встречи, и слова… Как всплыло в памяти, как явственно, доподлинно, подробно… Да отчего же так построилось в жизни? Как же сложилась такая судьба - что спали под одним пологом, а спустя годы - один стал безвинно заключенным, а другой - его, можно сказать, тюремщиком? Старшим майором.
Подумать-то странно, не то чтоб наяву встретить. И главное, что мучило Туланова в подневольной его судьбе: как же все красивые и правильные слова, что произнес в те далекие дни Илья,- как же стали они пустозвуком, если примениться хотя бы к его, Федора Михайловича, жизни? Как же так - его, работягу из работяг, охотника, рыболова, крестьянина, горбом своим добывающего хлеб насущный,- его, Туланова, запрягли в подневольное ярмо на своей же коми земле, и нету света в окошке, нету надежды выбраться… Ну ладно, с ним, может, ошибка вышла, по чужой злой воле. Но ведь он видит, не слепой - такие же трудяги вокруг в телогрейках, такие же бедолаги, у которых от работы и ладони-то деревянные…
Замедлился Туланов, остановился почти, обессиленный и бедой своей, и прошлым своим. Наткнулся на него сопровождающий, выругался, но в лицо Туланову заглянул. Поразился: «Эк
«Много ли грехов на мне?- думал Федор Туланов, занося руки за спину и продолжая шагать к конторе.- Много ли грехов-то? Много, поди, если не своею волей живу. Только истинные мои грехи не знает никто. Только мне они ведомы, истинные-то мои грехи, человеческие…»
Федя на гулянье не пошел: и стеснялся, и Илью ждал. Хотелось, конечно, пощеголять по улицам, потереться в толпе, но неловко одному, что и говорить. Один - один и есть. Хоть бы приятель был какой. Нету приятеля. Илья и дядя Дмитрий вернулись вечером, поздно. Дядя Дмитрий был навеселе, а Илья трезвый как стеклышко, но в приподнятом настроении.
У Дмитрия язык заплетался, он никак не мог нарадоваться, что Илья починил ему ружье, избавил от ненужной переплаты купцу.
– Ка-акой человек… умница, мастеровитый, даже по-нашенски говорит,- хвалил он Илью.- Ты, Федя, молодец…
Ну вот, договорился. Илья - умница и мастер, а Федя поэтому молодец. До чего же ты смешной, дядя Дмитрий, когда во хмелю.
– Оказывается, живет здесь очень интересный человек,- рассказал Илья.- Стихи сочиняет. Рассказы пишет. Мне показывал. В пятом году с Львом Толстым встречался, с Вересаевым беседовал. Считает себя передовым мыслителем. Мусора в голове, конечно, много, но - видно - человек славный. Подробно объяснил, как идти через Чердынь, и письмо мне дал на имя своего брата. Это, Федя, большая удача для меня, очень большая. Сам понимаешь, дорога в тыщи верст, запросто не проскочишь… Завтра утром и тронусь!
– Доброго пути тебе, Илья.
– И тебе, Федя, спасибо, добрая ты душа,- обнял его Илья по-братски, хлопнул по спине по-товарищески.- Через тебя, Федя, я другими глазами увидел коми людей и теперь принимаю их как родных, по душе, по сердцу. Никогда не забуду…
– Да чего там… обычное дело.- Федя смущенно вытащил деньги и протянул Илье.- Возьми-ка.
– Что это?
– Пять целковых. Тебе на дорогу. Отец велел.
– Не возьму, Федя. Вы и так много для меня сделали. Я в долгу.
– Какой же долг? Новый луг, такой большой, расчистили, за работу тебе не уплатили. Это грех. Если не возьмешь, отец меня сильно ругать будет. Как оправдаться? И потом, в Россию идешь, путь дальний - как без денег? Возьми, прошу тебя.
– Ладно, возьму. Спасибо, Федя. И отцу спасибо передай. Вот царя скинем, новую жизнь начнем, приеду я к вам. Посмотреть, как при новой жизни заживете. Старое с тобой вспомним, рыбу половим, охотиться меня научишь. Тогда и с долгами рассчитаюсь.
– Полно, Илья, какие долги? Не думай об этом. Приезжай когда. Покажу места, где у нас эта твоя нефть сама наружу прет, и газ тоже, вонючий такой…