Черная шаль с красными цветами

Шахов Борис Федорович

На крыльце застал Анну с той самой подружкой, остальные уже разошлись.

–  Федя, а ты меня не признал?- озорно спросила девушка.

–  Нет, не признал,- честно сознался Федор.- Лицо знакомое, ну очень знакомое, а вспомнить никак не могу. Видно, выросла, повзрослела…

–  А я тебя, Федя, еще с той Троицы помню, когда ты на скалке всех наших парней перетянул. Ты еще грозился увезти меня в верховья Ижмы, к своей сестре, за то, что перечила я тебе,- сказала девушка.

–  У!- сразу вспомнил Федор.- Так это ты? Та самая, бранчливая… Ульяна, кажется, aгa?

–

 Она! И теперь еще - Ульяна!- весело рассмеялась девчушка и бегом спустилась с крыльца. Обернулась к Анне:- Аня, завтра мы на посиделки к Евгении Тимофеевне попросимся. Сложимся - пустит. Пойдем ведь?

–  Пойдем, Уля, обязательно пойдем. Может, и Федя еще на денек останется? Погуляет с нами?

–  Во-во, пусть останется, успеет еще домой. Может… мы ему невесту из Кыръядина подберем, такую, что не пожалеет,- снова весело рассмеялась Ульяна и махнула рукой.

И Федору - вдруг - очень, очень захотелось остаться. Уж как соскучал по дому, по родным,- а тут понял, что непременно останется здесь еще на день, чтобы следующим вечером, на посиделках, побыть рядом с этой насмешливой Ульяной…

Накануне днем обговорили, что домой отвезет Федора его двоюродный брат, четырнадцатилетний Петя. Хотели выехать рано утром назавтра. Так что сейчас бы самая пора спать, дабы в дороге не клевать носом. Федор поднялся на полати, неторопливо снял тельняшку, напряг и распрямил плечи, поиграл мускулами - тело соскучилось по домашней работе. Надо было предупредить бабушку и тетю Настю, да и Петю тоже:

–  Тетя Насть, бабушка, слышьте… Если я еще на завтра останусь, а? Ничего? А послезавтра пораньше и выедем…

–  А-а, понравились наши девчата!- сразу разгадала тетя Настя.- Так-то вот… красиво наши девушки поют, заслушаешься…

–  Оставайся, дитятко, поживи,- откликнулась и бабушка.- Нам-то лишний день радости, оставайся, Федюшко.

Вздохнула старая.

–  Гришатку-то мы теперь никогда не увидим…

Тетя Настя всхлипнула, но переборола себя и обратилась к Петру:

–  Ты, Петя, тогда съезди завтра за дровами, сынок.

–  Да мы вдвоем и съездим,- обрадовался Федор.- Быстрее управимся,- и толкнул братана в бок. На одних полатях спали.

–  Ты бы отдохнул, Федя,- попросила бабушка.- Вон уж сколько тебе досталось… А Петя наш и сам справится, эвон какой вырос, полный мужик…

–  Ничего, помогу. Работа по дому - она сама по себе отдых. Дрова в сани грузить - это не пудовые снаряды таскать да в ствол пушки запихивать… Живой остался, так теперь я воз дров хоть на себе приволоку!

–  Ну сходи либо, дитятко, коли соскучал по крестьянской работе,- улыбнулась бабушка, по голосу слышно было - улыбнулась.- Только оденься теплее.

И Федор уснул со счастливой улыбкой. Конечно, до родного дома еще ехать и ехать, но и бабушкин дом - родной, все тут такое понятное, свое, близкое… До чего же хорошо здесь!

Назавтра Федора одевали бабушка и тетя Настя, выбирали из рабочей одежи, что получше, потеплее, что подойдёт. Зипун подошел дедов, а валенки и беличья шапка с длинными ушами достались дяди

Дмитрия… Пётр ждал на улице, готовый ехать. Федор сначала, обошел вокруг запряженной лошади: потрогал ручку топора, воткнутого между прутьями мата, настланного в санях, деревянную лопату - снег разгребать, покачал дугу, попробовал гужи.

Пётр обиделся:

–  Проверяешь? Думаешь, не… Но Федор разгадал обиду братана:

–  Нет, нет, Петро. Я же вижу, какой ты крепкий, вижу - наверняка затянешь супонь, как полагается. Просто сам я давненько лошадь не запрягал…- говорил и тайком высматривал, не покажется ли из соседнего дома Ульяна. Нет, не показалась.- Знаешь, Петро, после пушек, снарядов, после железа всякого так мне хочется ко всему деревенскому прикоснуться… Давай, поехали. Ты садись в сани, а я по деревне пешком пройдусь. Только не гони сильно.

Но и по деревне Уля не встретилась. И с чего бы это так застряла в голове эта девушка…

За дровами до темноты они успели дважды съездить. Лопата для снега и не понадобилась - снег еще не глубокий, не намело. А погрузить дрова, да выгрузить, да сложить в поленницу позади пристройки для Феди была одна радость - как игра. Не чуял он никакой усталости, мог бы даже сам взяться и вместе с лошадью тянуть воз: хотела душа настоящей хозяйской усталости, хотела. Еще до ужина Анна сообщила брату, где вечером молодежь соберется на посиделки. Сказала: в складчину собрали шаньги, пироги, керосин для ламп, а Костя Савин зайца приволок, на жаркое. У Анны щеки пылали кумачом, радостью горели глаза. Так ей хотелось скорее попасть на вечеринку.

–  Сходим, Федя, повеселимся. Ты рядом со мной садись, ладно? Ну, если, конечно, не потянет тебя куда в сторону…- Анна хитренько усмехнулась, пристально глядя в глаза брату.

–  Если не потянет, обязательно рядом с тобой сяду,- улыбнулся тот, стараясь отшутиться и не показать, что же зародилось у него на сердце.

Когда пришли на посиделки, народу набилось уже - полная изба. Высоко на божнице дымилась коптилка. Девчата расселись вдоль стены, вспархивали в воздухе их веретена. Кое-где между ними сидели и парни, но большинство сгрудилось у задней стены, силами мерялись: кто на скалках, а кто и перетягиваясь согнутыми пальцами.

Ульяна была уже здесь и позвала их:

–  Анна, сюда, мы с Костей для вас места держим. Как хотелось Федору примоститься рядом с Ульяной, но он заколебался, слишком уж мало места оставалось.

–  Да тут… как же… я как медведь протиснусь, да вот вас потесню…

Ульяна посмотрела на него мельком, стыдливо прибрала глаза, пригласила тихо:

–  Садись, Федя… ничего, не потеснишь… Я вот с вязаньем, рукавицы вяжу…

Федор устроился рядом с Ульяной, и от прикосновения к девушке сердце его так заколотилось в груди, наверное, на улице слышно стало. И в голову шибануло, словно после стакана доброй браги. Федор сидел и боялся шевельнуться, сам себе казался чем-то вроде мерзлого пня. Мерзлый-то мерзлый, а в пот бросило. Ульяна тихонько шевелила спицами, но телом тоже замерла, замерла, замерла…