Черная шаль с красными цветами
Шрифт:
Федор подошел. На подушке серело лицо тетки Аксиньи с черными глазницами. Она протянула руку и провела по голове Федора, погладила шершавой ладонью лицо его.
– Слава богу, как и раньше, красивый да сильный… Вот и у тебя усы тоже…
Федор рассмеялся:
– Да ведь двадцать пять мне, давно с усами.
– Так, так, да. Вот и Лизе нашей уже девятнадцать… Бежит времечко, ой, бежит. А мне в поясницу стрельнуло, две недели валяюсь, подняться не могу. Такое мученье. Старость ухватилась, нипочто не отпускает…
– Не ной, Аксинья!- весело приказал Дмитрич.- Раздевайся, Федя свет Михалыч, гостюй. А извозчик кто,
– Братан мой, Петр, дяди Дмитрия сын,- снимая бушлат, объяснил Федор.
– И ты раздевайся, Петр, да проходи вперед,- пригласил Василий и пошел к печке. Там зажег керосиновую лампу со стеклом и поднял на божницу:
– Во-от, осветим-ка наше жило… Такой гость приехал, грех в потемнях сидеть…
Открылась дверь, и вошла молодая женщина с подойником в руке. У Федора защемило сердце: никак, Саня. В черном платке, опущенном до бровей и туго завязанном на шее, в коротеньком старом зипуне поверх сарафана из домотканого холста - сразу и не признать, кто вошел. Она остановилась у порога, пытаясь разглядеть приезжих. И вдруг хлопнула свободной рукой об бок, вспыхнула улыбкой:
– Ба-атюшки! Кто приехал! Федя!
И только тогда узнал Федор Санину младшую сестру - Лизу.
– Ну-ка, Лизуха, бросай свои дела да собери гостям на стол,- распорядился Василь Дмитрич.
– Сейчас, батя, погодите чуток, только рабочее с себя скину,- заторопилась Лиза.
Выбежала в сени, зашла, слышно, в другую половину. Обратно явилась в рубахе со сборчатыми рукавами и вышитыми узорами на плечах, поверх сарафана красивый передник из китайки, даже успела перетянуть талию разноцветным витым пояском с кистями… Уже на бегу накинула на голову белый кашемировый платок с цветами и концы подвязала под подбородком. Глаза горят, щеки, лицо пылает, брови черные - расцвела девушка навстречу гостям, такой прекрасной стала, не узнать. Что-то с грохотом вытаскивала из печи, звякала в залавке и носила на стол - все делала быстро, ловко, легко и радостно.
– Пива у нас от Покрова… не осталось ли?- спросил Василь Дмитрич.
– Да вроде было,- ответила ему жена.- Выходит, аккурат для Феди и оставили…
– Поднимись-ка с ендовой, Лизушка, да отцеди нам чуток,- повелел Дмитрич.
Лиза мигом вернулась с полной ендовой. На столе утвердился уже и рыбник, и творог со сметаной, и - Федору не терпелось попробовать!- горячая пареная репа, и кислая перловая похлебка в широкой деревянной миске - до краев… На нее-то и набросился оголодавший Федор, пока на флоте служил, и вкус позабыл! Ах, а ты как вкусна, желтая пареная репа, проще которой нету ничего на свете… Не отказался Федор и от стакана солодового пива домашней выделки, забыл, когда и пил последний раз. Пиво живенько пробежало по жилам, согрело тело и добралось до головы. Петр поднес к губам стакан, принятый из рук хозяина, но пить не стал, вернул нетронутым. Тот силком потчевать не стал - не того обычая люди. Сам хозяин с чувством выпил и второй стакашек, а когда пиво овладело языком и телом - разговорился Василь Дмитрич. Но тема главного его разговора была неожиданной. Федор все ждал: вот-вот откроется дверь и войдет Саня, перед которой так долго готовился он оправдываться. И вдруг хозяин сказал, прямо, без обиняков:
– Ты, Федор Михайлович, не осуди нас и не обидься. Просим тебя от всей души. Да. Невеста твоя не дождалась тебя. Такое дело. Не смогли мы с матерью ее
Отозвалась со своего ложа и мать Сани:
– Да живут-то, сказывают, неплохо, не горюют вроде… Да вот перед Федей-то стыдно… Гложет нас с отцом совесть. Ты уж прости нас, Федюшко… Прости, ради Христа…
Федор сначала онемел от такого поворота судьбы. Ежели начистоту сказать, то хотелось ему встать в полный рост за столом да и грянуть «ур-ра!» - камень с плеч свалился. Теперь никому в этом доме и про Ульяну сказывать нету никакой жизненной необходимости. Но, с другой стороны, весь разговор, и само застолье, и вид огорченного отца нареченной невесты - все располагало к неспешному ответу, где нужно было и людей не обидеть, и самому в грязь лицом не ударить, и рассудительно оправдать Саню - дай бог ей здоровьичка за праведное ее нетерпение…
– Вот оно как,- после некоторого молчания сказал Федор.- Да ведь и то сказать: Саня права. Как ни поверни - права она. И я эту ее правоту вполне даже признаю, Василь Дмитриевич. Ведь нынче как? Я - на войне. Вернусь ли, живой ли останусь, покалеченный - никому не известно. И когда вернусь - тоже неведомо, пока я служу - человек я подневольный, собою распорядиться не могу. Правильно Саня рассудила, она тут крутом права, да. И никакой на нее обиды у меня нету, Дмитрич. Тем более - на тебя или на тетку Аксинью. Это я вам от всего сердца говорю…
Василь Дмитрич внимательно выслушал Федора, каждое слово его принимая - по лицу видно было - близко, очень близко к сердцу. Заметно повеселел:
– Да ежели не обижаешься, Федор Михалыч,- сто раз тебе спасибо! Как коми люди говорят, вот.
– Спасибо тебе, Федюшка,- прозвучало и от тетки Аксиньи.
– Давай, Федя, по случаю такого замирения дернем еще по стакашку,- разохотился Дмитрич, но тут же был ласково одернут Аксиньей:
– Что-то ты, отец, зачастил, а?
– Зачастишь тут,- сердито откликнулся Дмитрич.- Зачастишь тут с вами, бабами! Вогнали в краску перед человеком… Ладно, человек-то шибко хороший оказался, с понятием. Давай, Федя, хлопнем пивка, да и забудем слегка…
Хлопнули. Дмитрич уставился на младшую свою дочку, на Лизу. Словно только что заметил ее за столом.
– А девчонки… они сами растут, Федя. Ну прям как грибы! Ты глянь - во, сидит Лизуха наша. Работящая ну как мать. И славная какая деваха выросла, я и не заметил, когда она так успела. В силу в бабью войти. А? Да и красотой, ты глянь, Саньку обошла. А? Обошла, ей-ей - обошла!
– Батя, и не стыдно тебе!- покраснела Лиза.
– Цыц! Нет тебе слова! Одна уже высказалась… Да я тебя сегодня же соберу - скажи Федор лишь слово. Вот как нам, родителям, ваше самовольство давается…
И повернулся к Федору, полный решимости:
– А, Федор Михалыч? Скажешь слово - Лизка твоя. И вот те крест - не пожалеешь! Девка - огонь! А что ухватистая, так я тебе в том хоть бы и расписку дам, ежели пожелаешь. Гарантию!
– Почто ж меня вместо Сани?- не сдавалась Лиза.- Очень Феде нужно. Он теперь матрос. У него, поди, городских барышень… не перечесть сколько.- Из-под бровей Лиза робко смотрела на Федора, и он, пожалуй, и во взгляде ее, и в голосе все-таки уловил слабенькую надежду: а вдруг Федя скажет слово?