Черная шаль с красными цветами
Шрифт:
Бабушка помолчала. Она по-своему прикидывала это сообщение, и лицо ее быстро потускнело, что-то не нравилось ей в этом выборе, или, может, не ждала она встречной радости от соседа…
Проговорила, помедлив:
– Прямо скажу, Федя, выбрал ты очень хорошую… И ладная, и красивая, с характером и с умом девушка. И родители люди хорошие. А как сама-то Ульяна, знает ли?
– Знает, согласна. Год меня ждет. Любим мы друг друга, бабушка.
– Любите… это, Федя, всего дороже. Что же тогда мне сказать, совет вам да любовь, мои родные.
– Вот и прошу тебя, бабушка, сходи ты сегодня со мной, помоги посвататься.
– Посвататься?
– Да, бабушка.
– Тогда мне переодеться надобно. Вот уже и темнеть начинает… Коли решил, так пойдем, внучек…
Рассказали и тете Насте, куда и зачем собираются. Она тоже разволновалась, стала помогать бабушке. Анну же, которая навострилась было вместе с ними идти, строго одёрнула:
– Дома сиди! Не на вечеринку идут, дело серьезное, нечего тебе там хихикать да базар устраивать. Своих сватов сначала дождись…
Анна надула губы, но послушно осталась дома. Оно ведь и впрямь не знаешь, где и как помешаешь доброму делу…
Вечером, когда Федор с бабушкой зашли в дом Ивана Васильевича, отца Ульяны, они застали обычные домашние хлопоты. Ульяна и мать ее Дарья у печи возились. Отец сидел на передней лавке и подшивал валенки. Бабушка, повернувшись к красному углу лицом, степенно перекрестилась:
– Мир дому сему, да пошлет господь всем доброго здравия. Да счастья вам, да достатка,- и поклонилась бабушка отдельно хозяину, отдельно хозяйке.
– Добрый вечер всем,- поклонился и Федор, взволнованный таким торжественным запевом.
– Заходите, будьте гостями, отдохните-погрейтесь.- Иван Васильевич встал с лавки, отнес свою работу в задний угол. Затем подошел к Федору.- Из дальних стран, после тяжкого дела возвращаешься домой, матрос. С приездом тебя да доброго тебе здоровья. Кажется, Михайлович будешь? Твоего, Петровна, ижемского зятя сын?
– Он это, он. Марьи моей, старшенький, слава богу, Федор. Из огня-воды вышел да живой-здравый домой правится…
Подошла и за руку поздоровалась с Федором сначала мать Ульяны, а после и Уля, побледневшая от волнения.
– Дарья,- позвал Иван Васильевич жену.- Подай-ка нам ради дальнего гостя кваса ли, пива - которое там забродить успело…
– Сейчас посмотрю, еще не пробовала,- отозвалась мать Ульяны и направилась к бочонку на помосте.
Бабушка села на лавку, развязала шаль и опустила ее на плечи. Федор пристроился рядышком.
– За-ради нас не хлопочите,- продолжала бабушка,- мы к вам не застольничать, не бражничать, мы к вам, добрым людям, по бо-ольшому делу пришли…
Мать Ульяны насторожилась. Ендову с пенистым пивом поставила на стол и осталась стоять около, сложив руки на животе, а лицо строгое, будто какого подвоха ждет.
– Какое такое большое дело, Петровна? К нам-то…
– Ой, большое, Дарьюшка. У вас есть
В это время в дом вошел молодой мужик. Усы цвета спелого ячменя, а лицом очень похож на Ульяну. Федор понял: это и есть Пантелеймон, брат Ульяны, недавно вернувшийся с войны. Пантелеймон, не останавливаясь, подошел к Федору.
– Здорово, матрос. Тоже отвоевался?
– Точно, Панте. Свое и я получил,- ответил, здороваясь за руку, Федор.
– Во-во, пусть теперь сами, кому охота, воюют. Не иначе, Федор Михайлов будешь, из Изъядора?- спросил Панте.
– Он, он, с верховьев Ижмы, матрос. Вот сестру твою пришли сватать,- опередила ответ Федора мать Ульяны ворчливым голосом.
Пантелеймон уже начал раздеваться, но, когда услышал о сватовстве, вдруг разом помрачнел:
– Ну, матрос, ежели ты со сватовством, то ошибся домом. Для тебя, парень, здесь невесты нету. Ищи в другом месте.
Сказав это, Панте вновь застегнулся и открыл дверь, чтобы выйти.
– Ты куда же, сынок?- спросила мать.
– Надо по делу,- резко бросил Пантелеймон и ушел. Выражение лица у матери было недовольное, почти брезгливое.
– Если вы по такому поводу, Петровна, то сразу скажу - в нашем доме только зря время потеряете. Такой товар у нас не продается. Ульяна нам пока не в тягость. Пока она для нас и радость и помощь.
Так сказала Дарья, сказала-отрезала и ушла к печке, считая разговор законченным. Бабушка помедлила, видно слегка ошарашенная таким резким отказом. Потом сказала мягко:
– Дарьюшка, золотце, да ведь все правда, что говоришь, все правда, кому ж такая помощница помешать может? Да ведь и то правда, что нельзя такой товар доводить до того, чтоб он лишним стал. Ой, нельзя. Добрый товар не передерживают, сама знаешь. Коли передержать, ему и цена иная будет. И пусть бог побережет вас от этого. А нонче, слава богу, светится ваша Ульянушка, как красно солнышко. Ей ли не самого пригожего выбрать…
Так продолжала бабушка свою сватовскую линию.
– А ты не хлопочи об этом, Петровна,- уже с нескрываемым раздражением отозвалась Дарья.- Это уж наша забота, а в случае чего и убытки наши…
Во какая непримиримая! Хоть бы лицо подняла, пока говорила.
– Может наш Федор вам не но сердцу? Так вы его, поди, и не знаете… А я вам истинную правду скажу: человек он с большим и добрым сердцем, наш Федюшко. Не для похвальбы говорю, а как оно есть, взаправду. Да на любой работе и на охоте он ловок да удал. За ним Ульянушка как за каменной стеной будет.
– Боже нас упаси худое слово про вашего Федора сказать, - подняла-таки голову Дарья.- Ничего худого сказать не можем. Мы к Федору Михайловичу со всем уважением. Но Ульяну из дому никуда пока не отпустим. Всего-то семнадцать ей, пусть еще покрасуется, у отца-матери поживет.