Черная шаль с красными цветами

Шахов Борис Федорович

–  Восемнадцать скоро… через месяц,- подала вдруг голос Ульяна.

–  А ты помолчи,- сердито цыкнула на нее Дарья.- Тебя еще не спрашивают… Подойник возьми да займись делом, корова до сих пор не доена. Торчишь тут… Ульяна выскочила из избы. А Дарья накинулась на мужа:

–  А ты чего?! Воды в рот набрал? Или дочь надоела, избавиться норовишь?

–  Дык… говорено уж, чего еще без нужды болтать. Ульяна наша не вековуха какая, чтобы за три реки отдавать. Не обессудьте, прошу,-сказал наконец свое слово Иван Васильевич.

Бабушка недовольно поджала губы, медленно подняла шаль с плеч на голову.

–

 Ну что ж… насильно, как говорится… Пойдем, дитятко, отсюда. Ежели нас не уважают… мы и сами можем…

Бабушка встала и, не глядя ни на кого больше, пошла к дверям.

Федор сказал ей вслед:

–  Ты, бабушка, иди, а я два слова Ивану Васильевичу скажу, с глазу на глаз.

Бабушка обернулась к Федору. Голос ее стал твердым, даже удивительно, как может перемениться человек за одну минуту:

–  Ежели есть что сказать - скажи, конечно. Да только не унижайся, Федюшко. Мы свататься пришли, это да, но мы не нищие какие…- Бабушка еще что-то хотела добавить, но сдержалась и вышла из избы.

Здесь для русского читателя надо сказать, что бабушка очень складно предупредила Федора, потому что по-коми тот, кто сватается, называется корасьысь. А нищий будет - просто корысь. Тут у бабушки получилась не случайная игра слов: корасьысь и корысь. Сватающийся, конечно, тоже просящий милости. Но не нищий!

В избе повисла на некоторое время настороженная тишина. И в этот момент вошла Ульяна. Федор даже обрадовался, что она вошла: пусть слышит, что он скажет ее отцу. И он сказал:

–  Иван Васильевич и Дарья Трофимовна. Я целый год ждал этого часа. Как я закончу службу, как сюда приеду, как попрошу руки вашей Ульяны… Вот, и при ней скажу вам честно, от всей души. Люблю я Ульяну. Целый год сердце маялось. И, кроме Ульяны, никто мне больше не мил и не нужен. Да и ей я вроде небезразличен, знаю…

–  Больно речист ты, уж до того гладко баешь… Оно конечно, взрослый мужик уже, неразумную девушку можешь обвести вокруг пальца,- перебила раздраженно Дарья Трофимовна.

–  Никто меня не обманывал,- отозвалась Ульяна.- Я сама люблю Федора… вот. И ждала… только его и ждала. И кроме него, все равно ни за кого не пойду!- и заплакала.

–  Молчи, говорят тебе, помолчи,- снова цыкнула Дарья на дочку.- Спрашивают тебя? Сегодня нету еще твоей воли, ты пока что сама не соображаешь, чего хочешь и кто тебе надобен. А ты, мил человек,- Дарья поклонилась Федору,- не досаждай нам больше, Христом-богом тебя прошу. Оставь ты нас и Ульяну не тревожь. Ты же годов на десять, поди, старше! Должен же понимать… не пара она тебе. И это наше последнее слово, Федор Михайлович. Ты вот без родительского благословения решил жить. А наша Ульяна не будет этак…

Федор встал.

–  Иван Васильевич, а ты чего скажешь? Тот только руками развел:

–  То же и скажу, Михайлович, ты уж не обижайся. Далеко отдавать нам неохота…

–  Как же… говорите, будто любите родную дочь, а плакать заставляете… Одно обещаю: буду ее жалеть и беречь, всего себя положу, чтобы она горя-заботы не знала…

–  Ну-ну, еще не твоя, чтобы жалеть. Не липни, Федор, ради Христа, уйди, слушать больше ничего не хочу,- уже откровенно сердилась Дарья.

–  Да ведь что делать, если согласия не даете. Придётся уйти, Дарья Трофимовна. Не стану больше вам досаждать. Но скоро опять приеду. Если смущает вас родительское

благословение - так и быть, отца с матерью привезу, повалимся вам в ноги все трое. Но тогда уж так просто не уеду. Если не уговорим и если сама Ульяна от своего слова не откажется, тут уж я вашу дочь увезу, заранее предупреждаю, чтобы все было честно, безобманно. Так что ждите, на масленице или чуток попозже…

Федор вышел. Ну вот, посватался. Ладно. Главное, сказал все, как думал, ничего на сердце не оставил. Недалеко от дома стояла двое. Похоже, его поджидали. Еще не хватало вторую войну тут воевать…

Подойдя ближе, Федор узнал обоих: брат Ульяны. Пантелеймон, и дружок его Никита, тот самый. Не замедляя и не ускоряясь, Федор спокойно шел мимо, готовый ко всему. Панте хлопнул его по плечу, не больно, но и недобро:

–  Слушай, матрос. Я на тебя сердца не имею, но два раза повторять не люблю. Ты заруби себе на носу: к нашему дому дорогу забудь. И Улю из головы выкинь. Понял меня?

–  Слушай, Панте,- сказал Федор.- Ты хоть и брат Ульяне, а ее судьбою распоряжаться не можешь. Это ты себе заруби на чем хочешь. Ее судьба и моя судьба - это наше с ней дело, понял? И приказывать мне, как жить, не советую. Если не знаешь, как с матросом разговаривать,- спроси вот у этого,- Федор ткнул в сторону Никиты.- Он в прошлом году попробовал.

–  Ах, какой храбрый в чужой деревне… Убирайся отсюда, матрос, чтоб духу твоего здесь больше не было. И пару себе поищи там, на Ижме!- Панте зло шагнул к Федору, готовый если не ударить, то хоть крепко толкнуть. Приблизился и Никита. Федор резко остановился:

–  Ну вы… оба-два. А ну осади назад. Осади, сказал! С тобой, Пантелеймон, я драться не могу и не хочу - ты брат Ульяны, и ни к чему между нами кровь лить. А ты, Никита, если еще сунешься, я тебе так грабли изломаю, что уже никакая бабушка не поправит.

Голос Федора прозвучал с такой сдержанной злобой и силой, что оба остановились. Федор повернулся к ним спиной и пошел, не оглядываясь, к бабушкиному дому. Нельзя Пантелеймона трогать, даже если он первый ударит. Тут разом можно все испортить и Ульяну с родными поссорить… Только добром, только добром - если любишь. Да и что тут силой доказать можно?

О своем сватовстве Федор рассказал родителям в первый же день своего приезда. Они не удивились и не осудили сына. В его-то годы такие дела мужик имеет право решать сам. Конечно, посоветоваться с отцом-матерю тоже хорошо, но это, как говорится, только долг вежливости. Годы вышли, пора себе пару подыскивать. Опять же, расстояния на коми земле велики, пока туда, пока обратно, пока советуешься, лишний год пройдет… Версты здесь немеряны. А время - оно бежит, бежит, окаянное. Только, как и бабушка, отец с матерью обиделись на такой решительный отказ, который получил Федор в своем сватовстве.

–  Что ж теперь, коли не хотят с нами породниться? Чего уж непременно туда лезть?- заворчал отец,- Да начхать…

–  Нет, батя. Не начхать. Мне не с родителями ее жить, мне Ульяна нужна. Свадьбу сыграем, тогда пускай себе что хотят, то и думают. У нас своя жизнь будет.

–  Вона Лизка Василь Дмитрича подросла, любо-дорого посмотреть. Для нас лучшей невестки и не сыскать,- продолжал отец все так же ворчливо.

–  Вам, батя, может быть, и не надо. А у меня в голове только Ульяна. И больше никто.