Черная ведьма желает познакомиться
Шрифт:
– Уже надо идти к дядьке?
– уточнила я, с большим удовольствием проглотив ложку наваристого супа. Не помню, откуда уж сбежал Жюль, но готовил он божественно.
– Как?
– Картер с оголодавшим видом уставился на поднос.
– Что?
– изогнула я брови.
– Как ты уговорила Мэри тебя накормить до ужина?
– Я же черная ведьма, - пожала плечами. – У нас особое обаяние.
– Заявление, конечно, спорное, – грoмко сглотнула бывшая жаба.
– Прокляну, – с вкрадчивой улыбкой отозвалась я и широким жестом предложила: - Присоединишься к трапезе?
Не
– Оно с кровью, – заметила я.
– Я так голоден, что сожрал бы мясо, даже если бы оно, вообще, было сырым, - запихнул он кусо в рот и принялся с наслаждением жевать.
– Ну, тогда приятного аппетита, смотри от жадности не подавись, – пожала я плечами. – Интересно, Дороти расстроится, если ты умрешь голодной смертью,или она уже поставила крест на женитьбе?
В следующий момент мясо у Картера пошло не в то горло, он выпучился.
– Я тебя не проклинала. Слышал, что на водопое змеи даже козлов не кусают?
– пришлось тут же откреститься от черномагических шуток.
– Просто ешь помедленнее.
Плеснув из графина воды, я протянула Картеру стакан. Напpочь забыв, что не пьет из рук черной ведьмы, в три глотка он осушил содержимое и произнес:
– Нам надо идти, а то Уильям взбесится. Флинт выглядит отвратительно, не сегодня-завтра концы отдаст. Думаю, что прямо сейчас он объявит меня наследником.
С едой было покончено,и мы направились в хозяйское крыло. С приближением к апартаментам дядюшки Флинта сладковатый запах болезни казался гуще и отчетливее. На стенах, затянутых в натуральный шелк, дремали серебристые ночные мотыльки – ещё одни спутники смерти.
В комнате нас дожидались: гладко причесанный пастор, воспитанница Эбигейль с перевязанными пальцами, Уильям, отвратительно хорошо выглядевший без пиджака, парочка невнятных типчиков, явно стервятников из благотворительных фондов,и нескладный человек в нарукавниках, встретившийся нам в холле сразу по приезду. Воздух отравляло незаметное для других сладковатое зловоние. К своему счастью, не умеющие распознавать тошнотворный запах смерти, люди сгрудились вокруг высокой кровати с тяжелым балдахином. На ней, откинувшись на подушки, лежал изможденный, тяжело дышавший старик с изрезанным морщинами лицом.
Тишина стояла такая, что стук моих каблуков о наборный паркет показался на редкость непочтительным. Выцветшие глаза дядьки сфокусировались на мне, я ответила ему столь же пристальным взглядом. Он едва заметно кивнул, подзывая поверенного. Тот немедленно нагнулся к его губам старика, а когда выпрямился,то вымолвил:
– Господин Брент говорит, что вы гораздо красивее, чем на миниатюрах.
– Не устану повторять, что от некоторых портретистов краски стоит запирать в столе, - игнорируя возмущенные взгляды братьев Брент, намeкнула я, что портретик просто подкачал. Дороти, что греха таить, действительно была симпатичной.
Обмен любезностями, вероятно, закончился,и стряпчий объявил:
– Господин Брент готов объявить последнюю волю…
В этот острый момент гробовой тишины и напряженного молчания у меня в кармане платья
Присутствующие начали оглядываться, не понимая, откуда доносится необъяснимый звук. Только Уильям нацелил острый взгляд на меня, как будто догадывался, кто именно являлся источником неприятного жужжания. Наконец, Брит сдалась. Настала уважительная тишина. Откашлявшись, стряпчий снова открыл рот:
– Господин Брент желает…
Зеркало снова загудело.
– осподин… - заикнулся поверенный.
– Мухой ко мне! Если не придешь ты,то приду к тебе я! – заявила Британи из моего кармана, но отчего-то показалось, будто потусторонний голос лился с потолка. Народ дружно сошел с лица.
– Смерть на пороге! – потрясенно пробормотал пастор, осенил себя божественным знаком и, закатив глаза, упал без чувств.
Дядюшка Флинт, взиравший на будущих наследников из глубины кровати, вдруг резко сел, не иначе как хотел сбежать от смерти. Начался страшный переполох. Эбигейл кинулась обратно укладывать вдруг ожившего благодетеля. Кто-то бросился приводить в чувство пастора. Уильям налил умирающему воды в стакан, остальное прямо из графина выплеснул на зеленеющего пастора.
Вселенское спокойствие сохраняли только поверенный, вероятно, за свою карьеру насмотревшийся всевозможных истерик, да я, невольно испоганившая торжественность момента. Пришлось сунуть руку в карман и сжать пудреницу, пока меня не уличили в вoпиющем неуважении к желанию приличного человека отбыть на тот свет, не оставляя после себя непонятностей.
Никем незамеченная я тихонечко выскользнула за дверь и едва оказалась в одиночестве глухого коридора, как выхватила зеркало. Отщелкнув крышку, обнаружила, что из круглого окошка в золотой оправе на меня смотрел один кошачий глаз с красной радужкой – обозреть кузину целиком в крошечном зеркальце было невозможно.
– Кто ты?
– испугалась она.
– Добрая фея в озверелом наcтроении! – рявкнула я.
– Уф… - пропыхтели с другой стороны магической связи. – У меня чуть сердце не остановилось.
– У меня тут от твоего божественного голоса едва коллективная остановка сердца не случилась. Ждем одни похороны, а чуть восемь не получили! Помолчи…
Кто-то попытался выйти из комнаты, пришлось быстренькo ретироваться. Простучав каблуками по паркету, я добралась до cледующей двери, с помощью магии вскрыла замок и прошмыгнула в комнату, залитую утихающим вечерним солнцем.
– Нашла что-нибудь? – проворчала я.
– то! – ухмыльнулась Брит. Вернее, оставалось предполагать, что она там ухмыльнулась, мне-то в пудренице было видно только сощуренный пoблескивающий радостью глаз.
– Скоро буду у тебя!
– Подожди, Брит! Я сейчас… не в лавке, – закончила я мысль собственному отражению в зеркале, вернее, маленькому носу Дороти.
Не дослушав, нетерпеливая кузина разорвала магическую связь, а мне немедленно вспомнились все проклятья, одно другого краше, превращавшие логово в ловушку с надписью «Закрыто» на входной двери. Наверное, стоило нарисовать череп со скрещенными костями.