Чёрная вьюга
Шрифт:
Да, всё так. В иное время и в ином мире сказали бы, что чересчур развитый и мощный мозг способен воспринимать мир напрямую, без органов чувств и прочих устройств – равно как и передавать обратно некие управляющие сигналы. А как оно будет проявляться, то уже зависит от воли волшебника и выбранного им пути. В любом случае, единство одиночки и окружения…
– Что ж, похоже, в том дерьме, которое плещется у кое-кого в голове вместо мозгов, что-то из моих уроков таки отложилось – и как ни удивительно, даже осмыслилось, – голос женщины-змеи, доселе тёкший сладчайшим
Олеська не спешила отвечать, тонко и расчётливо выдерживая паузу. И лишь в тот момент, когда настырная гадина в камине готова была взорваться огнём и ядом, только тогда она удостоила ту ответа.
– Это сделано по приказу мастера-псионика, госпожа наставница.
Три года, три проклятых не раз года прошли здесь, в ставших почти ненавистными стенах. Со стороны вполне миленькое сооружение, больше похожее то ли на обнесённый высокой стеной старинный монастырь, то ли на аккуратный рыцарский замок, школа тайной магии стояла на вздыбившемся языке пламени, косо торчащем из тумана хаоса – и по мимолётной обмолвке этой змеюки, оказывалась выключена из основного потока времени. А сверху… как же Олеська соскучилась по родному небу – сверху над всем этим нежно и мягко сияла оранжево-золотистая дымка, так похожая на уже начавшие забываться рассказы Лёхи.
Три ненавистных года. О-о, теперь Олеська вполне понимала то откровение парней насчёт службы в армии – два года, вычеркнутых из жизни. Годы, посвящённые каждодневной, изощрённой борьбе не просто за выживание – за возможность, за шанс хотя бы не слишком уж сильно втаптывать в грязь твоё достоинство. А ещё ненависть – медленная, жгучая, взращённая и взлелеянная почти любовно. И вовсе не раз только лишь это чувство придавало если не сил, то хотя бы смысла этой изматывающей, изнурительной борьбе.
Да, поначалу новенькая шарахалась от всего и втайне даже пару раз плакала от всех этих непоняток вокруг, за что ей круто перепадало от этой змеиной не только внешностью старшей магички. К примеру, довольно миленький, небесно-голубой с золотом василиск оказался опаснейшей и мерзейшей тварью. Зато тошнотворного цвета и запаха летучий осьминог выяснился мастером-травником, причём умнейшим, интеллигентнейшим и дружелюбнейшим существом…
– Мастер-псионик обнаружил, что мне присущ так называемый дурной глаз, отчего у цели всё валится из рук и резко падает коэффициент удачливости. По его приказу мне сделали маг-операцию.
Первая магесса школы слушала с несомненным интересом, чуть склонив голову набок и беззаботно вплетая в свои волосы радостно пляшущие язычки пламени. Наверняка сама всё то прекрасно знает – но постоянно пытается на чём-то поймать эту наглую выскочку из сгинувшего в катастрофе мира…
– И зачем бы то ему понадобилось? – если бы Олеська чуть похуже знала свою мучительницу, то вполне могла бы и купиться на это задумчивое сочувствие.
– Чуть усилить дар, замаскировать от возможных соперников, попытаться развить его в обе стороны, – бесстрастно и чуть ли не с безразличием перечислила
Последним змеюка явно заинтересовалась. Пришлось с осторожно отмеренной ноткой снисходительности терпеливо объяснить, что у мастера-псионика возникла вполне напрашивающаяся мысль: а нельзя ли дурной глаз использовать не только ко злу на врагов, но и наоборот – к пользе для своих?
Но тварь в камине оказалась достойной соперницей, потому что вкрадчиво поинтересовалась: а кто же эти такие враги? Вроде бы, королевство Хаоса сейчас ни с кем официально не воюет. Высочайшая и славнейшая Королева произнесла слово мира – иначе скоро и воевать-то не с кем будет, пусть расплодятся и окрепнут чуток…
– Смею вас заверить, госпожа наставница – когда я покину эти стены, я буду вспоминать их не иначе как в сопровождении самых гнусных ругательств и проклятий. А вы сама станете номером один в моём личном, пока ещё пустом списке, – голос Олеськи хоть и чуть осип от жара и сухости этого помещения, однако прозвучал всё так же ровно и невозмутимо.
– Вот как? Став полноправной магичкой, ты захочешь меня убить… интересно, и каким же способом? – в голосе наставницы прозвучала вялая заинтересованность.
Частенько Олеську доводила до мигрени вывернутая наизнанку логика мышления этих не имеющих ни малейшего отношения к homo sapiens разумных – но иногда и от души забавляла их невежественность в иных вопросах.
– Убить? О-о, ваше магичество – на такое снисхождение с моей стороны не рассчитывайте. Так легко вы не отделаетесь, даже не надейтесь. Вы от рождения привыкли к магии, она для вас естественна. Зато мне, вдруг выученной этим делам, видно многое из того, что вы попросту упускаете…
Да, она дерзила. Сознательно и нагло – при том совершенно ангельским голоском. Глаза уже почти не щипало и не дёргало после чудовищного заклятья, на троих придуманного и составленного мастером-псиоником, огненной саламандрой и самой Олеськой. Впрочем, для хорошего волшебника зрение не обязательно – сейчас она сама могла бы до подробностей узнать в этой комнате всё, что бы её ни заинтересовало. Разумеется, без помощи глаз, уж внутреннее зрение, когда голова напрямую подключается к потоку этого мира, куда мощнее и изощрённее.
И всё же, дерзость Олеськи держалась на одном лишь предчувствии. На том самом, неощутимом даре, которое доводило до меланхолии мастера-псионика и одновременно служило предметом чёрной зависти обеих пифий с кафедры предсказаний. А уж те своё дело знали туго… поговаривали, что сам великий Оракул в своё время как миленький оттарабанил три года в этих стенах, и своё повергающее ныне в изумление мастерство оттачивал именно у тех двух горгулий…
– И хотела бы я тебя наказать, однако не настолько уж плохо изучила, чтобы не понимать – на чём-то твоё нахальство держится, и держится весьма уверенно, – подавшаяся было вперёд магесса нехотя вернулась в камин. – Но твои слова насчёт вспоминать с проклятиями мне нравятся – значит, я ещё не настолько плоха…