Чёрная жемчужина Аира
Шрифт:
Она шагнула под каменную арку входа на кладбище и пошла, касаясь рукой старой кирпичной стены. Звук барабанов вёл её, он становился всё чётче и ярче, он завораживал, заставляя забыть обо всём, не думать, как медленно опускается ночь, стирая очертания склепов и имена на надгробьях, и о том, что находиться здесь приличной девушке очень и очень опасно.
Длинная аллея закончилась большой площадкой, за которой возвышалась статуя Святой Сесиль — грустной девы в венке, склонившей голову, а дальше, сквозь прореху в обвалившемся заборе, открывался вид на спуск с холма к реке.
В плошках, расставленных прямо на камнях возле статуи святой, горело масло, и густой тяжёлый дым стлался
Она не видела барабанщика — его скрывал дым, но ритм уже подчинил её волю, и, как заворожённая, Летиция вступила в горящий круг.
— Ты пришла на зов, девочка…
Под ногами прямо на камнях белеет рисунок, нанесённый кукурузной мукой. Летиция смотрит на него, но не понимает, что это: то ли крест, то ли перекрёсток. Женщина в оранжевом тийоне стоит в центре, держит в одной руке бутыль, а в другой — чёрного петуха без головы, и из его шеи на булыжник капает кровь…
— Выпей…
Она протягивает ей бутыль, и, подчиняясь этому короткому приказу, Летиция делает глоток. В бутылке ром с перцем, корицей и имбирём, и горло вспыхивает так, будто она разом проглотила горсть горящих углей. Огонь катится по горлу вниз и кипящей лавой опускается в желудок, но это длится всего лишь мгновенье, а затем мир меняется…
…старые стены кладбища опадают, как дымовая завеса, исчезают склепы и статуя Святой Сесиль, и вот она уже стоит на поляне, залитой лунным светом, огонь в плошках сияет бирюзой, неподалёку шепчет море, накатывая на белый песок, и барабаны звучат уже внутри, сливаясь с ритмом её сердца.
— А теперь танцуй! Так, чтобы ему понравилось…
Голос женщины шепчет где-то над ухом. Шаль соскальзывает с плеч, и внутри у неё разгорается совсем другой жар — тело отзывается на ритм плавными движениями, и огонь в плошках начинает подрагивать им в такт.
— Танцуй…
Эдгар явился, как и было договорено, на закате. И хотя вся его рациональная натура сопротивлялась этому, что-то всё равно заставило прихватить бутылку рома, кукурузную муку и медные монеты, а ещё — петуха. Непременно чёрного. Сам удивлялся тому, что делает, но делал — обошёл весь рынок в поисках нужной птицы. И нашёл, но… нечто совсем иное.
О встрече с той девушкой он думал весь остаток дня, понимая, что, наверное, вот так люди и сходят с ума. Вот также и его дядя Венсан застрелил одну из своих рабынь, приняв её за болотного ягуара, потому что видел в ней то, что хотел видеть.
Сегодня на рынке он взглянул в глаза своему страху. Обернулся на голос и…
Это была она. Та-что-приходит-по-ночам. У неё были точно такие же глаза, какие он видел той ночью в своей спальне — карие с золотом. И едва он в них глянул, как это золото тут же вспыхнуло искрами. Или, может, просто солнце падало так, сквозь бахрому сухого тростника? Или, может, ему просто померещилось всё это? Но какое-то мгновенье он точно видел именно их — те самые глаза, и только потом разглядел и девушку.
Красивая. Настоящая креолка. Она стояла перед ним, возникшая словно из ниоткуда. Тёмные волосы, золотистая кожа, губы, глядя на которые сразу думаешь о вкусе поцелуев, изящная линия плеч, но больше всего поразили её глаза…
Он стоял, как болван, торгуясь за этого оборванца-петуха
Что в них было такое? Мёд и кофе? Патока и янтарь? Золотой оникс?
Ведьма. Настоящая ведьма!
Она скромно опустила ресницы и золотой огонь погас. А Эдгар даже моргнул с усилием, отгоняя наваждение. Но потом она улыбнулась ему, да так, что просто дух захватило. Тонкая прядка закрутилась колечком, падая с виска на щёку, и он едва удержался, чтобы не дотронуться, убирая её, и едва удержался, чтобы не прикоснуться к этим губам кончиками пальцев.
Почему он не спросил, как её зовут?
Он ушёл, понимая: в тот момент что-то треснуло в его холодном мире, потому что он впервые ощутил сожаление. Сожаление о чём-то, что, кажется, упустил. Не надо было уходить…
Она и вправду ведьма, раз ей понадобился именно чёрный петух. Хотя, может, и ей он нужен для того же, для чего и ему — узнать какую-нибудь правду?
Почему он не спросил её имя? Почему?
Эдгар мысленно ругал себя за это: за то, что не узнал как её зовут, и за то, что сейчас думает об этом. Думает о ней. Он без пяти минут женат, его ждёт нотариус и маклер, ему нужно купить шестерни и вал для сахарного пресса — у него куча более важных дел, чем знакомиться с красивыми креолками и думать об их глазах. Но не думать о ней он не мог. И всё корил себя за то, что не узнал имени. Знал бы имя — смог потом найти её.
Найти? А зачем?
Ответа на этот вопрос у него не было.
Он добыл всё-таки треклятого петуха, перекупив его втридорога на выходе с рынка у какой-то хитрой ньоры, содравшей с него сорок луи, и направился в контору сахарозаготовительной компании, а затем к нотариусу.
Мсье Бланшар — седой старичок в коричневом жилете, нотариус и адвокат его семьи по совместительству, встретил его приветливо, усадил в кожаное кресло и предложил кофе. Он долго рылся в шкафу, бормоча себе под нос что-то понятное только ему, а затем извлёк несколько папок в кожаных переплётах и шумно опустил их на стол, исторгнув из их внутренностей облачко застарелой пыли.
— Бумаги вашего отца, Огюста Дюрана, — ответил он, вытирая вспотевший лоб. — Я рад, что кто-то, наконец, всерьёз решил заняться хозяйством плантации «Жемчужина». Сказать по правде, вашему отцу в этом вопросе как-то удивительно не везло. А уж ваш дядя Венсан…
Мсье Бланшар сокрушённо покачал головой. Все и так знали, что Венсан кутил, содержал пассий на Высоком Валу, был завсегдатаем борделей и скачек, стрелялся на дуэлях, пока не сошёл с ума и не стал одержим Той-что-приходит-по-ночам. Он мало занимался делами и спускал много денег на кутежи, и в итоге, понятное дело, довёл хозяйство до предбанкротного состояния. Затем Огюст, приняв у него дела, совершил несколько неудачных сделок, но в гроб семейного гнезда последний гвоздь забила, конечно, мадам Эветт, думая сделать как лучше — набрав кредитов, заключив кабальный контракт, и устроив никому не нужный ремонт.
— С чего начнём? — мсье Бланшар закатал рукава.
— С главного, — коротко ответил Эдгар и указал пальцем на толстые папки, — что из всего этого мне нужно знать безотлагательно?
— Безотлагательно, пожалуй, что вот это, — тонкая бумажная папка легла на стол перед Эдгаром. — Ваш сосед, Анри Бернар, подал на вас в суд. Вернее, даже не он, а Готье Бернар, его сын, от его имени.
Эдгар открыл папку, пробежался глазами по иску, мало что понимая из юридических терминов, и, отложив листок, спросил: