Чёрная жемчужина Аира

Зелинская Ляна

Венсан за стеной наконец-то затих, видимо, заснул, и Летиция тоже незаметно провалилась в сон. Но спала она недолго.

В этот раз всё казалось куда явственнее и чётче. В этот раз она проснулась от того, что в комнате кто-то был. Она открыла глаза, ощущая чужое присутствие, и волна ледяного ужаса захлестнула её с головой. Кто стоял перед ней, она понять не могла. Ей чудился силуэт женщины в белом платье и тийоне, намотанном на голову, он проступал из темноты и дрожал, словно марево над нагретой солнцем землёй. А в следующее мгновенье уже темнота, в которой

угадывались очертания чёрного ягуара. И в голове снова зазвучал голос, которому невозможно сопротивляться. И этот голос приказывал идти…

Руки наливались звериной силой. И ноги. Запахи, звуки — всё стало ярче. Ей казалось, что в этот раз она ощутила себя почти единым целым с тем существом, что пришло из тьмы. Сроднилась, срослась. Ночь отступила, и Летиция явственно разглядела кровать, обстановку комнаты, старые циновки на полу...

За стеной проснулся Венсан и завыл как дикий зверь, снова принявшись бросаться на стену, но теперь его крики её совсем не пугали. Она поднялась и пошла, легко ступая по полу. Дверь не стала преградой, а дальше, под шатром из дубовых ветвей, она скользнула прочь в заросли осоки, на самую кромку болот.

Она ступает неслышно.

Лапы медленно, почти невесомо, опускаются на лесную подстилку, на опавшие листья и стебли папоротников, утопают в мягкой подушке мха. Ночь темна. И она — часть этой ночи, этой бездонной бархатной темноты, похожей на кофейную гущу на дне фарфоровой чашки…

Душно…

Болота дышат жарко и влажно, и где-то вверху над ней смыкаются кроны деревьев, скрадывая и без того скудный свет луны. И только светлячки, словно призраки, словно души умерших, что не могут найти успокоения, мечутся среди листьев и седых нитей висячего мха.

Но она видит прекрасно. И слышит. И чувствует запахи…

Слышит, как переминаются с ноги на ногу цапли на ветвях болотных кипарисов, как возится в траве опоссум, и летучая мышь беззвучно скользит вверху, выдавая себя лишь потоком воздуха.

Они ей не мешают.

Лёгкий прыжок и вот она уже взбирается вверх по склону. Болото закончилось, но её шаги по-прежнему бесшумны. Земля под ногами жирна и впитывает любой звук, а по бокам, словно алебарды безмолвных стражей, смотрят в угольное небо ровные стебли сахарного тростника.

Белый дом с колоннами спит, но окна открыты, лишь занавешены тончайшей кисеей от гнуса и комаров. На стене под каждым окном вырезан знак — перечеркнутый глаз, закрашенный индиговой краской. Только синий давно уже выцвел, и от этого кажется, что в каждом глазу бельмо.

На крыльце спят собаки. Много собак.

Глупые!

Они думают, что всё это её остановит — собаки, глаз…

Но собаки будут спать. Они её не услышат, не увидят, не почувствуют. А глаз нарисовал шарлатан, который ещё и взял за каждое окно по десять луи.

Ещё прыжок — и она внутри. Мягкий ковёр в гостиной, лестница в один пролёт, и заветная дверь открывается бесшумно…

На кровати спит мужчина. Его сон тревожен, и под закрытыми веками беспокойно мечутся глаза, словно

предчувствуя беду.

Она склоняется низко к его лицу, и её глаза из чёрных становятся жёлтыми.

Летиция подошла к кровати совсем близко, глядя на спящего Эдгара.

«Убей его! Убей и забери то, что моё!».

Голос внутри гипнотизировал, заставляя желать крови и мести. Она склонилась ниже, повинуясь голосу. Смотрела Эдгару в лицо, не отрываясь, и поставила лапу на грудь, сдавливая сердце, наполняя душу страхом…

«Убей его! Убей! Убей!».

Голос бился в голове пойманной птицей, заставляя сделать последний шаг. И хотя зверь внутри неё бесновался и рвался на свободу, он ещё не до конца подчинил себе её волю.

И она не смогла. Не смогла его убить.

Сейчас она остро ощутила, как скучала по Эдгару. Даже в круговерти этого безумия, что произошло в последние дни, она постоянно думала о нём. И сейчас, несмотря на то, что он сделал, ей хотелось, как и в прошлый раз, дотронуться до его щеки, услышать его голос и почувствовать его губы на своих губах…

Безумное желание, которому невозможно сопротивляться.

Летиция всматривалась в его лицо и видела на нём страдание. Видела, как его руки сминают простыни, как он мечется во сне, мучимый тем кошмаром, что она вызвала из его памяти, и звериная сущность в ней медленно отступала. Исчезли когти, а пальцы, касаясь груди Эдгара, наполнились теплом…

А потом он прошептал во сне:

— Элена!

…и звериная сущность вернулась.

Он перевернул всю твою жизнь… Он выманил тебя на кладбище! Уж вместе с Аннет он действовал или сам — неизвестно, но он к этому причастен. Он тебя целовал! Скомпрометировал на балу, устроил драку. Он велел Шарлю держать тебя на болотах!

Казалось, кто-то настойчиво нашёптывал ей это на ухо…

Может, именно из-за того ритуала на кладбище она теперь бродит по ночам, как неприкаянный дух? Может, именно тогда он и похитил её душу, превратив в призрак в зверином обличии?

— Элена! Элена… Прости меня! — прошептал Эдгар хрипло, и это стало последней каплей.

Он хочет жениться на одной, зовёт во сне другую, а её собирается отдать в жёны своему бульдогу-кузену?!

Ненависть и ревность, ярость, обида — всё сплелось внутри, вспыхнуло ярко…

«Давай, моя девочка, убей его! Забери то, что принадлежит мне!».

И снова вместо пальцев она ощутила острые когти, и они сами собой прочертили по его груди кровавые полосы.

Он резко проснулся, сминая в кулак простынь, и Летиция отпрянула, шагнула назад, потому что уже через мгновенье в его руке оказался пистолет, направленный прямо на неё. Но страха не было. Это оружие не может причинить ей зла.

«Не бойся его! Закончи начатое! Забери то, что моё! Дай мне успокоиться!».