Чернильно-Черное Сердце
Шрифт:
Робин, которая никогда раньше не видела Ормонда, отметила его аккуратный, ухоженный вид, столь неуместный здесь, в Норт-Гроув. На нем был костюм и галстук, в руках он нес портфель, как будто пришел прямо из школы.
— Привет, — сказал он Пезу, не улыбаясь. — Хотел бы поговорить.
— О чем?
Ормонд посмотрел на Робин и Нильса, затем сказал:
— Кое о чем деликатном. Это насчет Эди.
— Хорошо, — сказал Пез, хотя в его голосе не было радости. — Хочешь пойти на кухню?
— Мариам там со своей компанией, — сказал Нильс.
— Хорошо, — сказал Пез, слегка раздраженно. — Поднимайся наверх.
Он
— Ты в порядке?
— Да, конечно, я подожду здесь, — сказала Робин.
И двое мужчин молча поднялись по винтовой лестнице и скрылись из виду, оставив Робин наедине с Нильсом.
— Ты ведь не видела кошку? — спросил голландец, глядя на Робин сквозь спутанную светлую чёлку.
— Нет, извините, — сказала Робин.
— Он исчез.
Нильс неопределенно огляделся вокруг, потом снова посмотрел на Робин.
— Зои сказала, что ты из Йоркшира.
— Это так, да, — сказала Робин.
— Она сегодня болеет.
— О, простите. Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет, нет, я так не думаю.
Наступила пауза, во время которой Нильс оглядывал пустой зал, словно его кошка могла внезапно материализоваться из воздуха.
— Мне нравится эта лестница, — сказала Робин, чтобы нарушить тишину.
— Да, — сказал Нильс, поворачивая свою огромную голову, чтобы посмотреть на нее. — Старый друг сделал ее для нас… Ты знаешь, что занятия по рисованию сегодня отменены?
— Да, знаю, — сказала Робин. — Пез сказал мне.
— Но ты все равно можешь порисовать, если хочешь. Мариам расставила папоротники и прочее. Я думаю, Брендан там.
— Это было бы здорово, но я пообещала, что выпью с Пезом.
— А, — сказал Нильс. — Не хочешь присесть, пока ждешь его?
— О, спасибо большое, — сказала Робин.
— Пойдем, — сказал Нильс, показывая, что она должна следовать за ним в противоположном от кухни направлении. Его огромные ноги в сандалиях шлепали по половицам, когда он шаркал. Когда они проходили мимо студии, где обычно проходили занятия по рисованию, Робин заметила пожилого Брендана, усердно работающего над своим эскизом папоротника.
— На кухне полно армянских революционеров, — сказал Нильс, остановившись у закрытой двери и доставая из кармана связку ключей. — Там нет покоя. Политика… ты интересуешься политикой?
— Весьма интересуюсь, — осторожно ответила Робин.
— Я тоже, — сказал Нильс, — но я всегда со всеми не согласен, и Мариам это бесит. Моя личная студия, — добавил он, ведя за собой в большую комнату, где сильно пахло куркумой и коноплей.
Слово “беспорядок” было едва ли подходящим. Пол был завален тряпками, выброшенными тюбиками с краской, скомканной бумагой и всяким мусором вроде оберток от шоколадок и пустых банок. Стены были уставлены хлипкими деревянными полками, которые были забиты не только кистями, тюбиками с краской и различными палитрами художников, но и потрепанными книгами в мягких обложках, бутылками, ржавыми деталями машин, скульптурами из комковатой глины, масками из дерева и ткани, пыльной треуголкой, различными анатомическими моделями, восковой рукой, разнообразными перьями и древней печатной машинкой. Повсюду стояли стопки холстов, обращенные изнанками в сторону комнаты.
Из мусора по щиколотку глубиной, как странные грибковые наросты, поднимались несколько образцов искусства Нильса де Йонга.
Когда Робин села в довольно вонючее кресло с тканевой обивкой, на которое ей указал Нильс, она заметила коллаж на мольберте перед окном. На картине, преимущественно зеленого и желтого цветов, было изображено сфотографированное лицо Эди Ледвелл, наложенное на нарисованную коленопреклоненную фигуру.
— Мне жаль вашего кота, — сказала она, отводя взгляд от коллажа. — Он давно ушел?
— Уже пять дней, — вздохнул Нильс, опускаясь в другое кресло, которое издало скрипучий стон, когда его попросили принять его вес. — Бедный Джорт. Это самый долгий срок его отсутствия.
После того, что Джош рассказал об открытых отношениях Нильса и Мариам, Робин задалась вопросом, был ли интерес Нильса к тому, чтобы затащить ее в свою студию, сексуальным, но он выглядел в основном сонным, и уж точно не был склонен к соблазнению. На маленькой тумбе рядом с ним стояла пепельница, в которой лежал наполовину выкуренный косяк размером с морковку, потушенный, но все еще наполнявший воздух резким запахом.
— Мне это нравится, — солгала Робин, указывая на коллаж с лицом Эди. Эди окружали странные существа: две человеческие фигуры в длинных одеждах, гигантский паук и красный попугай, который нес в клюве лист марихуаны и, казалось, садился ей на колени. Две фразы, одна на греческом, другая на латыни, были напечатаны на плотной кремовой бумаге и наклеены на холст: Thule ultima a sole nomen habens
— Да, — сказал Нильс, рассматривая свою картину с сонливым самодовольством. — Я был доволен, получилось хорошо… Я заинтересовался возможностями коллажа в прошлом году. В галерее Уайтчепел была ретроспектива Ханны Хёх. Тебе нравится Хёх?
— Боюсь, я не знаю ее работ, — честно ответила Робин.
— Часть берлинского дадаистского движения, — сказал Нильс. — Ты знаешь мультфильм “Чернильно-черное сердце”? Узнаешь мою модель?
— О, — сказала Робин, притворно удивляясь, — это ведь не аниматор? Эди как-там-ее-звали?
— Ледвелл, да, точно. Ты заметила вдохновение для композиции?
— Э… — сказала Робин.
— Россетти. Беата Беатрикс. Изображение его мертвой любовницы.
— О, — сказала Робин. — Я должна пойти и посмотреть на это.
— В оригинале, — сказал Нильс, глядя на свой холст, — там солнечные часы, а не паук. А это, — сказал он, указывая на существо, — паук-орбитальный ткач. Они ненавидят свет. Даже ночью для них слишком светло. Их нашли в склепе на Хайгейтском кладбище. Это единственное место в Британии, где они были обнаружены.
— О, — сказала Робин снова.
— Ты заметила символизм? Паук, олицетворяющий промышленность и мастерство, но ненавидящий свет. Не может выжить на свету.
Нильс заметил, что в его растрепанной бороде застряла прядь табака, и вытащил ее. Робин, которая надеялась отвлечь его внимание надолго, чтобы сфотографировать коллаж с изображением Эди и показать Страйку, указала на бюст человека с шестеренками вместо глаз и сказала,