Чернильно-Черное Сердце
Шрифт:
— Знаешь, — сказал Страйк, который, лежа в постели, успел мысленно проанализировать дело, — всего этого можно было бы избежать, если бы люди просто открыли свои чертовы глаза. Иниго и Катя, не удосужившиеся проверить, чем занимается их сын, вечно сидя в своей комнате. И Грант, чертов Ледвелл — если бы он посмотрел на почерк на конверте и сравнил его с письмом, если бы он показал его полиции, вместо того чтобы решить, что Блэй, должно быть, просто жадный до денег человек, что является худшей проекцией, которую я видел за последнее время, Викас Бхардвадж, возможно, был бы жив.
—
— Всем подросткам нужно что-то такое, о чем не знают их родители, — проговорил Страйк. — Жаль только, что некоторые из них выбирают убийство.
— Но это объясняет первоначальную связь между Гасом и Викасом, не так ли? Они оба были так хороши в своих областях и, должно быть, испытывали сильное давление, и ни одному из них не везло с девушками… Вы можете понять, как это произошло, как они подружились… Мне поставить открытку?
— Он протянул ее, но его прикроватная тумбочка уже была так завалена открытками ручной работы от каждого из его племянников и купленными в магазине открытками от Люси и Теда, что Робин, пытаясь вместить открытку Флавии, случайно сбила большую открытку на пол. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, то увидела длинное рукописное послание и подпись “Мэдлин”.
— Выброси это в мусорное ведро, — сказал Страйк, увидев, что Робин держит в руках. — Мы расстались.
— О, — сказала Робин. — Пока ты был здесь?
— Нет. Пару недель назад. Это не работало.
— Ах, — сказала Робин, а затем, не в силах устоять перед искушением, спросила — Дружеский разрыв?
— Не совсем, — сказал Страйк. Он прервался и съел еще пару квадратиков темного шоколада. — Она меня пнула.
Робин не хотела смеяться, но не могла остановиться. Затем Страйк тоже начал смеяться, но остановился, почувствовав горячую боль в верхней части груди.
— О, черт, ты в порядке? — спросила Робин, видя, как он гримасничает.
— Я в порядке. Ты в порядке?
— Конечно. Меня не ранили ножом. Я в порядке.
— Правда? — настаивал Страйк, внимательно наблюдая за ней.
— Да, — сказала Робин, прекрасно зная, что означает этот пронзительный взгляд. — Честное слово. Самое худшее — это синяк в том месте, где он ударил меня по голове. Я не могу лежать на этой стороне и спать.
Она не хотела рассказывать Страйку о бессонных ночах и плохих снах, но когда он продолжил смотреть на нее, она сказала,
— Послушай, это было ужасно, я не притворяюсь, что это было не так. Увидеть Иниго мертвым — хотя это было не так плохо, как найти Викаса — но все произошло так быстро, и я знала, что полиция уже в пути, и я знала, что если Гас будет занят попытками изнасиловать меня, он не сможет убить Флавию или Катю. И, — Робин пыталась подавить смех, слегка истерический рефлекс, с которым ей пришлось бороться последние несколько дней, — он определенно хотел изнасиловать живую женщину,
— Это не смешно, — сказал Страйк.
— Я знаю, что не смешно, — сказала Робин со вздохом. — Я не хотела, чтобы тебя порезали. Страйк, мне так жаль. Правда. Я очень волновалась…
— Ты не хотела, чтобы меня порезали. У меня был выбор. Я не обязан был следовать…
Он сделал настолько глубокий вдох, насколько позволяло его раненое легкое, затем заставил себя сказать то, что предпочел бы не говорить.
— Ты спасла жизнь Кате и Флавии, войдя в дом. Жучки все записали. Этот ублюдок пытался прорваться в ванную, когда услышал, как ты пытаешься войти через входную дверь. Он отключил главный предохранитель, а затем побежал вниз, чтобы спрятаться за дверью. И если бы ты не выбросила эту мраморную штуку из окна, соседи не прибежали бы на помощь, так что… Я не могу сказать, что жалею, что ты это сделала.
— Но если бы ты умер, я бы никогда не простила себя. Никогда.
— Не начинай, блядь, плакать, — сказал Страйк, когда Робин поспешно вытерла глаза. — С меня достаточно Люси. Я думал, смысл посещения людей в больнице в том, чтобы поднять им настроение. А у нее каждый раз, когда она смотрит на меня, сразу начинает реветь.
— Ты не можешь ее винить, — хрипло сказала Робин. — Ты чуть не умер.
— Но я ведь жив, не так ли? Так что ей стоит выучить несколько чертовых шуток, если она хочет продолжать приходить.
— Она вернется сегодня?
— Нет, — сказал Страйк. — Сегодня Пруденс.
— Что, сестра, которую ты никогда… терапевт?
— Да. Трудновато притворяться, что я сейчас занят.
— Не надо мне этого, — сказала Робин, теперь улыбаясь. — Ты бы нашел способ отвлечь ее, если бы захотел.
— Да, возможно, — признал Страйк, но добавил: — Сделай мне одолжение: если Люси позвонит в офис, не упоминай, что Пруденс была здесь…
— Почему я должна?
— Потому что ей не понравится, если я увижу Пруденс.
Идея предложить Страйку перестать лгать женщинам в его жизни возникла только для того, чтобы быть отвергнутой, на том основании, что решения бросить курить, похудеть и заняться спортом были достаточными для личного совершенствования.
— Как дела в офисе? — спросил Страйк, все еще поедая шоколад.
— Отлично, не волнуйся. Мы сняли с очереди двух следующих, оба внебрачные связи, все мило и просто. Но сегодня утром произошло кое-что забавное. Натли позвонил. Теперь, когда “Халвенинг” под арестом, он будет рад вернуться.
— Вернуться? — опасливо спросил Страйк.
— Все в порядке, Барклай позаботился об этом, — сказала Робин. — Он выхватил телефон из рук Пэт. Я думаю, точные слова были: “Пошел на хуй, трусливый говнюк”.
Страйк засмеялся, поморщился и остановился.
— Стекло в двери починили? — спросил он, снова потирая грудь.
— Да, — сказала Робин.
— И? — сказал Страйк.
— И что?
— Ты посмотрела на него?
— Посмотрел на что? На стекло? Не совсем. Я не часто бывала в офисе, но Пэт ничего не говорила, так что я полагаю, что все в порядке. А что?