Чернильно-Черное Сердце
Шрифт:
— Чертова сука!
— ФЛАВИЯ? — крикнул Робин, когда она добралась до лестничной площадки.
— Здесь, здесь, я наверху!
Робин взбежала по второму лестничному пролету, пролетела мимо упавшего мобильного телефона, но не успела его поднять, потому что услышала, как Гас снова бежит за ней. На верхней площадке открылась дверь, которую уже атаковали мачете, Робин проскочила в нее, поняла, что находится в ванной, повернулась и задвинула засов на двери за секунду до того, как Гас начал наваливаться на нее всем своим весом. Когда дверь содрогнулась, Робин увидела в тусклом свете от светового люка Катю, скорчившуюся на полу возле ванны; руки, которые она прижимала
— Флавия, помоги маме — прижми это к ране! — крикнула Робин, схватив полотенце с поручня и бросив его на испуганную девочку. Она нащупала свой телефон, но потом поняла, что он был в куртке, которую стянул с нее Страйк.
Гас теперь рубил дверь ванной мачете. Одна из панелей раскололась, и она увидела его сияющее лицо.
— Я собираюсь трахнуть тебя, а потом убить — гребаная шлюха — гребаная сука…
Робин огляделась: на умывальнике стоял тяжелый латунный горшок с кактусом. Она схватила горшок, готовая разбить его об его лицо, когда он войдет, но вдруг он отвернулся, и Робин с облегчением услышала мужские голоса.
— Спокойно, Гас, спокойно, сынок…
Посмотрев на побелевшую Флавию, она прижала палец к губам и тихо отперла дверь. Гас стоял спиной к ней, лицом к лицу с двумя мужчинами, больший из которых был в пижаме. Гас резал мачете воздух между ними.
Робин подняла латунный горшок и сильно ударила им по затылку Гаса. Он зашатался, кактус и земля посыпались во все стороны, а затем двое мужчин схватили его: один схватил руку, державшую мачете, и защелкнул ее коленом, так что нож упал на пол, другой схватил Гаса за шею и повалил его лицом на пол.
— Вызовите скорую, — пропыхтела Робин. — Он порезал свою мать…
— Мы уже вызвали, — сказал мужчина в пижаме, который теперь стоял на коленях над сопротивляющимся Гасом. — Он порезал парня прямо за дверью.
— Я врач, — сказал другой мужчина и поспешил в ванную.
Но Робин уже мчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, отталкиваясь от стен. Сигнал тревоги об изнасиловании продолжал выть из гостиной, пока она пролетала мимо открытой двери, направляясь к Страйку, прислоненному к стене рядом с открытой входной дверью, с рукой, прижатой к верхней части груди, с пятнами крови на стене позади него.
— О Боже, Страйк…
Когда она опустилась на колени рядом с ним, он задыхался,
— ... думаю… он пробил… легкое…
Вскочив, Робин открыла дверь спальни Гаса и вбежала внутрь, ища что-нибудь, чтобы прижать к спине Страйка. Здесь воняло: место, куда никто не ходил, где никто не бывал, где на полу повсюду валялась грязная одежда. Схватив толстовку, она бросилась к Страйку, заставив его наклониться вперед, чтобы она могла сильно прижать ткань к его спине.
— Что… случилось?
— Иниго мертв, Катя ранена, Флавия в порядке, — быстро сказала Робин. — Не говори… Это ты впустил тех двух мужчин?
— Думал… ты не хочешь, чтобы я… говорил?
— Ты могла бы кивнуть! — яростно сказала Робин. Она чувствовала, как его теплая кровь пропитывает толстовку. — О, слава Богу…
На улице наконец-то появились синие мигающие огни, и пока все больше и больше соседей собирались посмотреть на дом, из которого продолжала доноситься тревога, полиция и парамедики бежали по дорожке, мимо упавшго женского бюста, лежащего в битом стекле.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Сердце продолжает увеличиваться в весе,
а также в длину, ширину и толщину,
вплоть до позднего периода жизни:
это увеличение более заметно у мужчин, чем у женщин.
Генри
Глава 107
О, глупейшая глупость сердца!
Разделенное, ни здесь, ни там не находящее покоя!
Что жаждет Небес, но цепляется за землю.
Что ни здесь, ни там не знает истинного веселья,
Выбирая наполовину, полностью упуская хорошую часть: —
О глупец среди глупцов, в поисках твоих.
Кристина Россетти
Поздняя жизнь: Двойной сонет сонетов
— Никотиновые пластыри, — сказала Робин, — виноград… бананы… орехи… овсяные батончики….
— Серьезно?
— Ты же говорил, что тебе нужно то, что полезно для здоровья, — сказала Робин над открытой сумкой из супермаркета.
— Да, я знаю, — вздохнул Страйк.
Прошло пять дней с тех пор, как Аноми в наручниках вытащили из дома его родителей, но это был всего лишь второй визит Робин к больничной койке ее партнера. Сестра Страйка Люси и его дядя Тед доминировали в часы посещений, и Робин предполагала, что Мэдлин тоже должна была регулярно посещать больницу. Робин отчаянно хотела поговорить со Страйком, но ее единственный предыдущий визит был неудовлетворительным, потому что он был полон морфия, оцепеневший и сонный. Ее вину и тревогу по поводу его травмы не успокоила холодность в голосе Люси, когда она позвонила и сказала Робин, что Страйк хотел бы увидеться с ней сегодня. Очевидно, Робин была не единственной, кто винил себя в том, что случилось с ее партнером. Робин задавалась вопросом, почему Мэдлин или Люси не могли принести Страйку продукты, о которых он писал ей, но, благодарная за то, что ей разрешили сделать что-то для него, она не стала спрашивать об этом.
— ... и еще темный шоколад, потому что я не бесчеловечная.
— Теперь ты говоришь… Темный?
— Лучше для тебя. Антиоксиданты. Меньше сахара. И Пэт настояла на том, чтобы сделать тебе фруктовый пирог.
— Всегда нравилась эта женщина, — сказал Страйк, глядя, как Робин кладет завернутую в фольгу упаковку в форме кирпича в прикроватную тумбочку.
Сегодня днем у каждого из четырех мужчин в маленькой палате были посетители. Двое пожилых пациентов, выздоравливающих после неопределенных операций, тихо беседовали со своими семьями, а мужчина, восстанавливающийся после сердечного приступа в возрасте тридцати трех лет, только что уговорил свою девушку прогуляться, где, как знал Страйк, он надеялся спокойно покурить. Запах дыма, который его товарищ по палате пускал по следу каждый раз, когда возвращался с одной из таких прогулок, был постоянным напоминанием о привычке, от которой Страйк поклялся навсегда отказаться. Он даже цензурно посоветовал молодому человеку не курить после сердечного приступа. Страйк прекрасно осознавал собственное вопиющее лицемерие, но ханжество было единственным удовольствием, которому он мог сейчас предаваться.
— ... а эти две фляжки — крепкий чай, но прежде чем ты скажешь мне, что он не вкусный, в нем стевия вместо сахара.
— Что за хрень — стевия?
— Подсластитель без калорий. А это, — сказала Робин, доставая из пакета последний предмет, — от Флавии и Кати.
— Почему они дарят мне открытку? — сказал Страйк, взяв ее и рассматривая фотографию щенка, держащего воздушные шарики. — Ты сделала всю работу.
— Если бы тебе не удалось открыть входную дверь и впустить соседей, — сказала Робин, понизив голос, когда жена одного из стариков проходила мимо изножья кровати, чтобы наполнить его кувшин водой, — мы бы все погибли.